Юхан Пээгель - Я погиб в первое военное лето

И горстку литовцев видели. У них, по нашему мнению, были странные шапки: круглые, прилегающие к голове, сшитые из полосок, спереди козырек, а с боков, загибаемые кверху, теплые наушники. Шли такие же усталые, сами подумайте, они же шагали от самой государственной границы, значит, если угодно, солдаты с самым большим военным стажем.

Все парни девятнадцатого или двадцатого года рождения. Родившиеся во время войны и, выходит, для войны рожденные, как и мы.

Тяжело было на них смотреть, и в то же время будто даже легче стало: есть и другие люди с такой же судьбой, они тоже надеются, что когда-нибудь все же переступят родной порог.

61

Вийрсалу на самом деле смелый командир, ничего не скажешь. Что у него голова так же хорошо варит, как у капитана Ранда или у старшего лейтенанта Рандалу, этого я не думаю, но воюет он, как дьявол, - радостно и со страстью. И везет ему, сатане! Вот сегодня: поскакал налаживать связь, под ним убили лошадь, а сам остался цел и невредим. Если бы просто застрелили, так нет, пуля пробила седло как раз в том месте, где обычно находится бедро всадника. Как же так? А очень просто: Вийрсалу, приподнявшись на стременах, пригнулся. Пуля прошила штанину и седло.

Вечер был облачный и сырой. Мы стояли на опушке молодого ельника и думали, что ночью в глубине чащи разведем костер. Обогреемся и напечем картошки. Она, правда, была еще с глазное яблоко. А все-таки картошка! Койдуле следовало бы в свое время написать не "Землю Ээсти с сердцем эста...", а "Картошку Ээсти с сердцем эста никогда не разлучить!" [строка из стихотворения известной эстонской поэтессы Лидии Койдулы (1843-1886) в переводе Д.Самойлова] Потому что от этого нескончаемого пшенного брандахлыста нас уже так воротит, что словами не скажешь.

- Если вернусь когда-нибудь домой, три дня буду есть одну картошку: буду мять ее, жарить, печь. И только потом, как настоящий мужчина, пойду к девушкам, - заявил Рууди.

- С одной картошки толку от тебя большого не будет, - рассуждал Сярель, - сначала свиным окороком надо заправиться.

- Ну, на здешней баланде женщины в голову не идут... Да и вообще: поставь сейчас рядом миску горячей картошки и смазливую девчонку, не задумываясь, картошку выберу, - ответил Рууди с полной уверенностью.

- А когда картошку съешь, пойдешь девчонку лапать? - съехидничал кто-то.

- Не знаю... Если уж совсем невмоготу станет, - буркнул Рууди без особого воодушевления.

Я заметил, что о доме и о девушках говорить перестали. Если начинался общий разговор, то большей частью про еду и только от нее переходили на дом и прочее.

- Ну ясно, где Рууди, там и женщины! - неожиданно произнес кто-то за нашей спиной, совершенно в разлад с паршивым настроением Рууди. Из полумрака в круг скудного света от нашего маленького костра вступил лейтенант Вийрсалу. На правой штанине у него в самом деле темнела дыра от пули.

- Так молодому мужчине и положено бегать за девчонками, - он весело рассмеялся и подсел к нам. В этом не было ничего удивительного. В артиллерии офицеров относительно больше, чем в пехоте, потому что подразделения здесь небольшие. Поэтому офицеры ближе к расчетам и быстро узнают друг друга.

Вместе поели печеной картошки. Проходя мимо колхозного поля, мы парочку торб, так сказать, позаимствовали. Хороша она была, эта картошка, хоть и мелкая, как глазное яблоко.

- Наелись. Ну как, отправимся теперь к женщинам? - захохотал Вийрсалу, сунул руку в нагрудный карман френча и вынул записную книжку. Он порылся во вложенных в нее фотографиях. - А что, ребята, разве не хороша канашка? - спросил он, передав по кругу фотографию, размером с открытку, сделанную профессиональным фотографом.

Рууди, этот донжуан своей волости, был до глубины души ошеломлен. Он перекладывал фотографию из одной руки в другую, будто это была горячая картофелина, он смотрел и как бы не отваживался смотреть. Вийрсалу молчал и ухмылялся.

Наконец Рууди передал фотографию дальше, только и протянув:

- Ну и ну-у...

Как призрак черт его знает какого мира рассматривали мы фотографию при тусклом свете костра.

На ней был Вийрсалу в парадной форме офицера эстонской армии: в белой рубашке с черным галстуком, на правом нагрудном кармане белый крест выпускной значок военного училища. Очень красивый молодой человек. Рядом с ним, вернее прижавшись к нему, на фотографии стояла тоже очень красивая молодая брюнетка, которую Вийрсалу обнимал за белоснежную шею, и на его рукаве четко различались узкая золотая тесьма прапорщика и офицерская эмблема - золотой герб. Да, но только эта очень красивая молодая женщина была совершенно голая. Она улыбалась радостно и свободно, выставив обнаженные полные груди. Изображение доходило до пупка, и можно было предположить, что и ниже никакого одеяния не предвиделось...

- Ничего, шлюха в самом деле недурна, - сказал Сярель, - а где же можно было сделать такую фотографию?

- А чего там сложного... В отдельном кабинете офицерского казино... Только это совсем не шлюха, эта дама из очень респектабельного семейства. Офицеру запрещалось с публичными женщинами... Фото сделано на пари, небрежно закончил Вийрсалу.

Фотография вернулась к нему обратно, но разговор почему-то больше не клеился.

Улеглись спать. По двое: одна шинель вниз, другая наверх, поверх всего - плащ-палатка от сырости. И получились совсем хорошие постели, потому что можно было подостлать еще и пружинящие еловые ветви.

62

Жизнь у нас ужасающе ограниченна и бесчеловечна: мы на марше, мы окапываемся, мы стреляем, стреляют в нас, мы хороним мертвецов и отправляем раненых. На местность мы смотрим не как люди, а как солдаты: здесь хорошо укрыться, здесь выгодная огневая позиция, здесь подходящее место для наблюдательного пункта, здесь можно напоить лошадей. Ясная погода, это, конечно, хорошо, но она может привлечь на нашу голову немецкие самолеты, поэтому лучше густой туман и облачность.

И язык наш какой-то ущербный и нелепый: далека от нас довоенная жизнь с ее понятиями. Солдатское арго помогает приукрасить наши серые будни, награждая самые повседневные вещи более изящными названиями (перчатки _гляссе_, обмотки - _спирали_), или подняться с помощью грубоватого юмора над этой серостью. Так, хлеб у нас - _торф_, перловая каша - _шрапнель_, снаряд - _ягодка_, командир отделения - _идол_, карабин - _Лиза_. Нам хочется быть и выше самой смерти. А может быть, это унаследованное от предков суеверие - пользоваться вместо правильных названий какими-то другими, и мы весьма цинично произносим: _вышибли дух, списали в расход, сняли со всех видов довольствия, отошел в лучший мир, тьма подернуло очи_ и так далее.

Мы бедны и ущербны прежде всего потому, что бездомны и лишены любви. У нас нет надежды получить хоть одно письмо от близких, и нам некому его посылать. Но и эта ущербная жизнь, которая у нас еще есть, так же трагически хрупка, как обгоревшая нить. Но мы все же живы, и нам хочется, чтобы наша жизнь имела надежную точку опоры.