Евгений Харламов - Российская школа бескорыстия

Невинноосужденных доктор Гааз пытался вызволить на волю, этим, по его просьбе, занимались квалифицированные юристы. Но большую часть работы он проделывал сам. Один чиновник вспоминал, как к нему пришел какой-то человек и попросил навести справки об одном заключенном. При рассмотрении документов чиновником оказалось, что не хватает одного документа из полицейской части, которая находилась на другом конце города. Гражданин, который пришел к нему, отправился туда через всю Москву. Он вернулся совершенно промокший, потому что попал под ливень. Когда он подал документ, чиновник опросил его, кто он, и услышал фамилию знаменитого доктора.

Это его так изумило – чиновник всем рассказывал об этом случае. После смерти доктора Гааза он сам вошел в тюремный комитет и делал все, чтобы помочь заключенным. Федору Петровичу Гаазу в тот момент было более 60 лет. Федор Петрович Гааз наводил справки по делу следствия многих заключенных и ввел особый институт «справщиков».

Во многих делах доктору Гаазу помогал святитель Филарет (Дроздов), митрополит Московский. Так, «справщики», которые ездили по делам заключенных по 23 губерниям, могли, по благословению свт. Филарета, останавливаться в монастырях. Он ходатайствовал за доктора перед императором и погашал многие жалобы, поступавшие на него. Свт. Филарет был вице-президентом Московского отделения тюремного комитета. Однажды на заседании доктор Гааз стал доказывать, что не все заключенные-рецедивисты так виновны, как изобличает их суд. На что свт. Филарет возразил: «Вы все защищаете рецедивистов, без вины в тюрьму не сажают». Доктор ответил: «А как же Христос? Вы забыли о Христе!» Все опешили. Святитель встал и сказал: «Федор Петрович, в этот момент не я Христа забыл, это Христос меня покинул». С тех пор между доктором Гаазом и митрополитом Филаретом завязалась крепкая дружба. Когда доктор заболел, он был католиком, митрополит благословил служить молебен о его здравии. У доктора Гааза не было чужой боли и плохих людей. Не было и семьи, хотя была – это все отверженные, каторжники, бедные и больные. Свою жизнь он прожил по слову Христа, отдавая все, что у него есть, людям. Федор Петрович любил посещать православные храмы, в день православной Пасхи христосовался со всеми, объезжал тюрьмы, дарил пасхальные яйца, угощал куличами и пасхами.

Самыми счастливыми и выдающимися днями для доктора Гааза были 8 апреля 1829 г. и 8 мая 1845 г. «Происшествие 8-го апреля, – пишет Ф. П. Гааз, – почитаю важнейшим и счастливейшим в моей жизни». В этот день московский генерал-губернатор Д. В. Голицын приехал в Покровские казармы по докладу доктора для ознакомления с процедурой заковывания арестантов на прут и, согласившись с доводами доктора Гааза, распорядился отменить этот способ заковывания и взамен его применять ножные кандалы. 8 мая 1845 года, исключительно заботам Ф. П. Гааза, открылась больница для бесприютных. По этому поводу он пишет, что это было «особенное провидение Божие», выражает свою особую радость, что такое событие, когда бесприютные больные нашли прибежище на будущее время – чрезвычайно счастливое событие.

В своем духовном завещании, написанном за год до смерти, в 1852 г., он почитает себя счастливейшим человеком: «Я все размышляю о благодати, что я так покоен и доволен всем, не имея никакого желания, кроме того, чтобы воля Божия исполнялась надо мною. Не введи меня в искушение, о Боже Милосердный, милосердие Коего выше всех Его дел! На Него я, бедный и грешный человек…уповаю…»

Я, кажется, уже неоднократно высказывал вам свою мысль, – писал Гааз своему воспитаннику Норгиину, – что самый верный путь к счастью не в желании быть счастливым, а в том, чтобы делать других счастливыми. Для этого нужно внимать нуждам людей, заботиться о них, не бояться труда, помогая им советом и делом, словом, любить их, причем, чем чаще проявлять эту любовь, тем сильнее она будет становиться, подобно тому, как сила магнита сохраняется и увеличивается от того, что он непрерывно находится в действии.

Раздавая все, что имел, он никогда не просил ничего для себя, и даже не мог допустить, чтобы кто-то заботился о нем самом, а не о других, более несчастных и обездоленных. Все знавшие доктора Гааза свидетельствуют, что святой доктор был «чист, как дитя».

Один из его посетителей, бедный больной, украл у него со стола часы, но не успел уйти и был захвачен с поличным. Федор Петрович Гааз попросил не вызывать полицию, позвал бедняка-вора к себе, долго беседовал с ним, советовал обращаться за помощью к добрым людям. Взяв с него честное слово больше не воровать, отдал ему свои наличные деньги и отпустил с теплым напутствием.

Простые люди видели в нем не только врача, но и человека, который мог их утешить и помочь в их житейских нуждах. Они рассказывали доктору и о своих недугах, и горькую, трагическую повесть своих скитаний.

«Нередко несчастливец, не столько больной, сколько загнанный жизнью, – пишет один из биографов доктора Гааза А. Ф. Кони, – выходил после беседы с ним ободренный, с влажными глазами, зажимая в руке данное лекарство… отпускаемое из экспедиции заготовления государственных бумаг».

Когда почитатели доктора Гааза в 1850 году, желая облегчить ему разъезды по Москве, которые он совершал каждый день в тюрьмы, полицейскую больницу, подарили карету и пару лошадей, доктор немедленно продал все это и полученные деньги раздал бедным. Сам же продолжал ездить на старинных дрожках, облезлых и дребезжащих, его две разбитые на ноги разношерстные клячи также остались с ним. Если случалось проголодаться, то он останавливался у какой-нибудь пекарни и покупал 4 калача: один – себе, один для кучера Егора и два – своим лошадям. Оказавшись в гостях, доктор Гааз непременно брал двойную порцию фруктов, клал в карман, приговаривая с улыбкой: «Для больных!» Каждый день после обеда отправлялся по своим знакомым и к влиятельным людям, чтобы похлопотать за бедных и нуждающихся в помощи. В одном из писем своему воспитаннику Норшину он писал в 1847 г.: «Мне радостно было узнать, что вам пришлось оказать гостеприимство нескольким беднякам. Конечно, это всего угоднее Богу, – но если бы у вас не было у самого ни крова, ни пищи, ни денег, чтобы разделить с несчастным, не забывайте, что добрый совет, сочувствие и сострадание – есть тоже помощь и иногда очень действительная…»

Вот каким предстоит пред нами доктор Гааз в описании А. Ф. Кони в его последний период жизни: «Высокий, широкоплечий, немного сутуловатый, с крупными чертами широкого сангвинического лица, Гааз с первого взгляда производил более своеобразное, чем привлекательное впечатление. Но оно вскоре изменялось, потому что лицо его оживлялось мягкою, ласковою улыбкою и из нежно-пытливых голубых глаз светилась сознательная и деятельная доброта. Всегда ровный в обращении, редко смеющийся, часто углубленный в себя, Федор Петрович избегал большого общества и бывал, случайно в него попавши, молчалив. Но в обыкновенной среде, вдвоем или в небольшом кружке, он любил говорить… Усевшись глубоко в кресло, положив привычным образом руки на колени, немного склонив голову и устремив прямо перед собою задумчивый и печальный взор, он подолгу рассказывал… но никогда о себе, а всегда о них, о тех, по ком болело его сердце… Одевался он чисто, но бедно; фрак был истертый, с неизбежным Владимиром в петлице; старые черные чулки… пестрели дырочками».