Борис Мезенцев - Опознать отказались

Люди по нескольку раз перечитывали листовку, прикрепленную на свастике. Она словно перечеркивала этот паучий знак.

Приклеить листовку в таком месте было делом весьма рискованным. Наше руководство всегда осуждало ненужную, показную героику, требовало от нас избегать неоправданного риска. Как расценят этот поступок Николая старшие товарищи? А может быть, ему разрешили?

Я пошел на Бутылочную колонию. Николай стоял недалеко от дома Анатолия и, увидев меня, помахал рукой. Он сказал, что с Максимовым ходил к Онипченко и Иванченко, потом ко мне.

— Друг друга искали, — обронил я. — Пойдем, походим в парке.

По пути я, как бы между прочим, спросил:

— Ты где расклеивал?

Он равнодушно ответил:

— На Николаевском поселке и на Химической колонии. А что, не там разве?

— Анатолий был с тобой?

— Нет. Он ходил на поселок цинкового завода и на Зеркальную колонию. А чего ты допрашиваешь? — С напускным удивлением Николай пожал плечами.

— Ты около комендатуры был?

— Вообще — да, но листовку не приклеивал. Одну нечаянно уронил, а ее ветром к орлу занесло. Еще будут вопросы?

— Влетит тебе от командира, а от политрука и подавно. И по комсомольской линии могут взгреть. Я тоже за выговор голосовать буду, чтоб не рисковал зря.

Он шел и глядел куда-то вдаль. Сощуренные глаза, плотно сжатые губы — все говорило о его внутреннем напряжении.

— Неужели могут на комсомольском собрании обсуждать?

Мне стало жаль друга, и, стараясь его успокоить, я сказал:

— Не обязательно, но могут.

Словно из-под земли, перед нами выросли Анатолий и Владимир. Командир хмурился, а политрук был рассержен. Пристально посмотрев на Николая, он спросил:

— У тебя, Николай, вчера все закончилось нормально?

Обращение настораживало: вместо обычного «Коля» вдруг — «Николай».

— Да.

— Ты пристроил листовку к орлу?

— Я.

— С кем советовался?

— Ни с кем, а что?

— А то, — горячась, говорил политрук, — что разумная осторожность и дисциплина — залог успеха в нашем деле. Почему ты, не посоветовавшись, пошел ночью к комендатуре и без надобности подвергал риску себя, а заодно и нас? Листовки мы распространяем не для того, чтобы дразнить немцев. А складывается впечатление, что ты решил известить коменданта, что в городе есть очень смелый подпольщик Коля Абрамов, которому все нипочем. Следовало бы еще подписаться под листовкой и адресочек указать.

Николай поморщился от слов политрука, но виновато сказал:

— Насчет нарушения дисциплины — согласен. А в остальном нет: риска никакого не было. Я знал, что сегодня во Дворце будет представление, людей соберется тьма, вот и подумал: пусть прочтут листовку, тогда и пьесу интереснее смотреть будет.

— Недавно пришел оттуда, читают люди, — вставил я.

— Хорошо, что читают, — перебил меня политрук и, помолчав, продолжал уже более спокойно:-Конспирация, организованность и дисциплина — вот на чем мы можем держаться и действовать. Смелости нам не занимать, а вот опыта и мудрости пока нет. Осторожность — не трусость. Дурная храбрость — равна предательству.

— Это верно. У нас не должно быть анархии и расхлябанности, — заговорил командир. — Тебе не следовало самовольничать. Сегодня с Володей мы должны были пойти во Дворец на встречу с одним человеком, а из-за этой листовки возможна облава и другие неприятности. Пришлось отложить встречу.

— Из-за других листовок облавы не будет, а из-за этой — обязательно? — буркнул Николай.

— Облавы бывают и вовсе без листовок, — сказал политрук, продолжая хмуриться. — Мы тебя пока серьезно предупреждаем, Николай. Но запомни, впредь пощады не будет.

— Ведь я хотел как лучше, — оправдывался Николай и вдруг совсем по-школярски, но серьезно сказал: — Больше не буду! Честное слово, не буду!

Весь город узнал об успешном наступлении Красной Армии. И полиции дальше молчать было нельзя — пришлось докладывать коменданту, что в городе появились листовки.

Спустя несколько дней, по указанию коменданта, на улицы вышли полицейские расклеивать желто-розовые бумажки.

«ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ

За последнее время неизвестными лицами были распространены листовки. Поскольку виновники не выявлены, то арестовано 5 известных коммунистов-заложников. В случае повторения этого бесчинства, заложники будут расстреляны.

При всяких обстоятельствах я буду следить за спокойствием, безопасностью и порядком.

Не желая подвергать смертельной опасности арестованных заложников, мы на время прекратили расклеивать листовки. Сводки Совинформбюро мы устно передавали знакомым, а они своим друзьям. Николай о событиях на фронте информировал дядю Васю, а я, конечно же, неугомонную Романовну.

ЭХО СТАЛИНГРАДА

Начатое от берегов Волги наступление наших войск отбросило немцев до северо-восточных границ Донбасса, но дальнейшее продвижение Красной Армии было приостановлено, и фронт надолго установился по Донцу и Миусу. Казавшееся таким близким освобождение отодвинулось на неопределенный срок.

В городе было полно войск и техники. Появились «тигры» и «пантеры», которые были в диковинку даже самим немецким солдатам, и они, сочно причмокивая, восторгались мощью новых бронированных чудовищ. Потери в Сталинграде и в последующих боях немецкое командование восполняло за счет тотально мобилизованных. Желторотые юнцы и пугливые пожилые солдаты пришли на смену погибшим и попавшим в плен.

Ежедневно в двух кинотеатрах демонстрировали военную хронику, где вовсю расхваливались подвиги немецких войск, показывали парады, оккупированные города, колонны военнопленных. Крупным планом выделялись монгольские лица, и диктор утверждал, что в Красной Армии русских солдат почти не осталось, а на азиатах далеко не уедешь — вояки они никудышные.

Чем больше врала немецкая пропаганда, тем явственнее виделось, что Германия никак не может оправиться от удара, полученного под Сталинградом. Геббельс и его подручные прибегали к любым средствам, дабы поддержать в армии и народе воинственный дух, веру в победу, преданность фюреру. Незначительные успехи возводились в ранг грандиозных побед, потери противника увеличивались до баснословных размеров, а свои уменьшались в несколько раз.

Мы всячески разоблачали лживую информацию врага. Николай использовал даже такой способ: брал резинку и карандаш, обходил места, где вывешивались немецкие военные сводки, и, улучив удобную минуту, вносил исправления. Например, из штаб-квартиры фюрера сообщалось, что сбито 100 самолетов противника, 5 немецких машин не вернулось на свои аэродромы. 100 он исправлял на 10, а 5 на 50. Подделка была очевидной, но большинство читающих считало исправление правильным, а соотношение потерь соответствующим действительности. В город прибывали новые части.