Сергей Бондарин - Парус плаваний и воспоминаний

Путешествуют все — геологи, гидрологи, золотоискатели и скотоводы. Одним нужно стадо оленей в 645 000 голов довести до миллиона. Это тоже проблема Магаданской области. Другим — вывести розы. Все это — путешествия, волнения души, романтика. Учитесь путешествовать!..

«Урицкий» уже приближался к Авачинской губе.

Уплывал туман. Но справа по борту, вдали над горизонтом, он скопился и держался низкими тучами облаков. Солнце еще не прорезалось в них, еще не прорвало, но чувствовалось: вот-вот прорвет. Его сияние уже ликовало то тут, то там, выливаясь и выбрызгивая из фантастического хаоса облаков. Все шире, все ровнее заливалось небо светом. И вдруг, не заметил я, как это случилось, по левому борту во всей наглядности отчетливо открылись берега: Камчатка! Камчатка! Сопки, сопки, сопки — те выше, а эти ниже, остроконечные, гребневидные, далекие, близкие, зримые, заснеженные!

И так же внезапно раздался голос Алекумова:

— Доброе утро, дорогие друзья! Пора вставать. Поздравляем вас: теплоход «Урицкий» вошел в Тихий океан, и мы приближаемся к Петропавловску. Температура воздуха…

И вдруг свое обычное утреннее приветствие Валентин Миронович прерывает возгласом:

— Справа по борту видны киты… Видны киты…

Слева по борту Камчатка, справа — киты!

Вдоль бортов, по всему лайнеру, и на баке, и на шкафуте, и по ботдеку уже щелкают фотоаппараты и стрекочут любительские кинокамеры.

Истинный турист, заметил я, скорее откажется в дождь от куртки или дождевика, но не расстанется с фотоаппаратом пи в каком походе, ни в какую погоду. Муза дальних странствий не останавливается ни перед чем.

Доброе утро, дорогие друзья!

Еще в полете на Владивосток, над великими реками Сибири, я разговорился с соседом. Оказалось, немолодой, кроткий человек, седоволосый профессор географии из Еревана, тоже спешит на «Урицкий» к его отходу. Но, представьте себе, оп еще не имел путевки. Второй год ему вежливо отвечают: «Все путевки уже распроданы, просим не забывать нас и приехать на будущий год». А профессор решил не ждать, а поехал наудалую и в свое оправдание говорит:

— Прилетим, там будет видно. Неужели откажут?

Ему во что бы то ни стало нужно видеть вулканы и гейзеры Камчатки. И особенно любопытно было мне услышать, что в Петропавловске он надеется встретиться именно с Софьей Ивановной Набоко, известным вулканологом, — знакомо ли мне это имя? А зачем? Географ — он увлечен сейчас не только экономическими перспективами окраинных районов Советского Союза, но в подтверждение своих взглядов на преобладание добра над злом он развивает мысль о том, что и вулканическая деятельность в конечном счете не зло, а добро: так созданы почвы, огромные массивы для жизни; вулканический пепел создает самые плодородные районы. Не напрасно долина реки Камчатки прозывается Новой Украиной. Даже тигры в Уссурийском крае способствовали созданию вокруг себя сильных видов животных…

С таким попутчиком было не скучно. Можно представить себе, как радостно было встретить воздушного спутника уже на борту теплохода: если и не удастся ему побывать в Долине гейзеров, что, кажется, отпадает по нашей программе, то уж во всяком случае электростанцию, работающую на фреоне, на горячих источниках, на речке со смешным названием Паратунка близ Петропавловска профессор экономической географии увидит непременно, убедится на месте, что в умении овладеть могучей энергией неистощимых горячих вод — вся будущность Камчатки…

Капитан не отводил пристального взгляда от курса, на который вышло судно. Теперь он казался человеком неприступным, и я не приставал к нему с вопросами — тем более что передо мной было отличное развлечение — экран радиолокатора. Я любовался одним из чудес мореходства, всматриваясь в волшебное изображение искрящегося океана и его берегов, и вспоминал сказку о наливном яблочке и серебряном блюдечке: «Катись, катись, яблочко, по серебряному блюдечку, показывай мне города и моря, и гор высоту, и небес красоту».

Но вот капитан убедился, что все благополучно: «Урицкий» на курсе, незаметно никаких помех. И лицо капитана опять стало добрым.

Уже не на экране — в ясном воздухе за прибрежными сопками сверкала на солнце снегами гряда Авачинских вулканов.

Капитан радовался тому, что туристы увидят Камчатку, Петропавловск, Авачинскую губу во всей их красе. Он готовился все это показать заодно с Алекумовым как свое достояние.

— Вот вам общеизвестная, банальная Авачинская губа. Авач, — оживленно говорил он. — И все-таки вам очень повезло, радуйтесь. Ясно и ясно. Бывали случаи, когда за двадцать дней рейса солнце и не выглянет.

— Если бы еще так же было на Курилах, — не удержался я.

— Ну, что там загадывать, любуйтесь пока Авачом, запоминайте… Повезут на Паратунку — непременно купайтесь: молодит. А старички тоже поедут?

— Думаю, не отстанут.

Зингерман имел в виду милых пассажиров, двух старичков. Они имели билеты третьего класса, но из уважения к их возрасту им предложили стол в ресторане первого класса. Старушка так слаба глазами, что не сразу видит предложенное ей блюдо. Ей во всем помогает высокий сутуловатый старик с бритым лицом, в очках. Его седая стриженая борода также низко склоняется над тарелкой. Нужно, однако, видеть, как преображается он, когда пересаживает свою спутницу со шлюпки на плашкоут или сводит по трапу к прыгающей на волне шлюпке. «Девочка моя, не робей» — то и дело слышен его добрый неунывающий Голос. И мне стало очень любопытно: что видит эта старушка в наших походах? Я познакомился со стариками.

— Неужели вашей супруге не трудно? — не совсем скромно спросил я.

— Вы ошибаетесь, — добродушно ответил старик. — Мы не супруги, мы плавающие и путешествующие — я и моя сестричка! Девочка моя, познакомься! А что она видит и слышит? Она чувствует воздух, запахи, слышит птиц. Разве это мало?

Оба наши попутчика — москвичи, он — в прошлом геолог, немало поработавший в Приамурье и на Приморье, его сестра — педагог.

Согласитесь: не только «Орбита» и вулканы, рыбаки и оленьи совхозы были интересны в нашем круизе. Много интересного было и на борту, и капитан нашего великолепного «Урицкого» был тысячу раз прав.

И, конечно же, я надолго запомнил Авач, вход в губу, простор приоткрывающихся бухт, утренние синие воды, зеленые холмистые берега. Запомнил могучих «Братьев» — скалы у входа в губу, вокруг которых бешено пенился прибой, а в глубине бухты — домики старого Петропавловска и бетонные блоки новых кварталов, дым порта, мачты рыбацких сейнеров. Никогда не забуду снеговые вершины Авачинских вулканов, подступающих к океану, заглядывающих в него со снежной высоты своих дымящихся вершин.