Элен Фисэль - Жизнь Марии Медичи

Затем она обратилась к графу де Бриенну, новому государственному секретарю:

– Если мне придется уехать… Надеюсь, господин де Бриенн, вы будете доставлять мне все письма, которые государь, сын мой, будет писать в ответ на мои. Надеюсь, вы не позабудете, что я королева и мать вашего государя.

Де Бриенн молча поклонился.

В эту минуту громко объявили о появлении короля. Людовик вошел рука об руку со своим любимцем – герцогом де Люинем. Увидев сына, Мария Медичи не смогла удержаться от слез и закрыла лицо платком.

– Мадам, – сказал король, искоса бросив взгляд на де Люиня, – я пришел сюда проститься с вами. Я хочу уверить вас, что буду о вас заботиться, как должно заботиться о матери. Но я желал бы избавить вас от заботы участвовать в моих делах. Таково решение мое: чтобы кроме меня не было иных властителей в моем государстве. Прощайте…

Низко присев в поклоне, Мария ответила:

– Досадую, Ваше Величество, если во время моего регентства я не управляла государством так, как вам было бы приятно. Тем не менее, поверьте, я прилагала все возможные усилия и старания, а посему прошу вас считать меня всегда вашей покорной и послушной служанкой. Куда же ехать мне, в Мулен или в Блуа?

– Куда вам будет угодно.

– Хорошо, я уеду. Но перед отъездом смею ли я просить о милости, в которой, надеюсь, вы не откажете мне?

– Конечно, а в чем дело?

– Возвратите моего интенданта Барберини…

Король нахмурился. Освободить арестованного недавно Барберини и разрешить ему находиться подле Марии Медичи означало дать возможность итальянской партии усилиться.

Не дождавшись ответа сына, Мария обратилась к его фавориту:

– Герцог де Люинь, может быть, вы позволите отпустить Барберини со мной?

Герцог подошел и молча поцеловал край ее платья. Он не сказал «нет», но Мария поняла, что ее просьба не будет исполнена.

Сборы заняли не много часов, хотя по меркам того времени ехать предстояло довольно далеко. Замок Блуа (именно на нем остановила свой выбор Мария) стоял на берегу Луары, примерно в ста сорока километрах к юго-западу от столицы.

Первое упоминание об этом замке относится к IX веку. В течение двух с половиной веков им владели графы де Блуа, но в 1230 году он перешел к семейству де Шатийон, которое произвело кардинальную реконструкцию строений. После этого Фруассар, летописец XIV века, отмечал, что Блуа стал одним из самых прелестных мест в королевстве.

В1391 году Ги де Шатийон продал графство герцогу Людовику Орлеанскому. Его сын Карл устраивал в Блуа поэтические состязания, открытые для всех желающих, на которых бывал сам Франсуа Вийон, один из лучших французских поэтов. Сын Карла в 1498 году унаследовал французский престол под именем Людовика XII.

Именно он решил возвести в Блуа новую королевскую резиденцию – без тяжеловесных башен и брустверов, состоявшую из трех флигелей с аркатурными галереями. Большая часть комплекса была построена за десять лет. Его кузен и преемник Франциск I вновь перестроил замок.

Позднее замок Блуа стал сценой празднеств, драм и интриг времен Генриха II и Екатерины Медичи, а также трех их детей – королей Франции.

В одном из темных коридоров замка 23 декабря 1588 года был убит по приказу короля Генриха III глава Католической лиги герцог де Гиз144.

Великие планы относительно Блуа были и у короля Генриха IV, однако ему не удалось воплотить их в жизнь.

Но каким бы прекрасным ни был замок, для Марии это была ссылка…

Королева-мать отправилась в ссылку 4 мая 1617 года. Как написал потом в своих «Мемуарах» кардинал де Ришелье, она «покинула Париж, чтобы снова быть запертой в другом месте, хотя и более просторном, чем то, которое она занимала в столице»145.

Все утро того печального дня ей наносили визиты. Сторонники королевы-матери жалели ее, многие (в основном женщины) плакали, и эти слезы были красноречивее любых слов.

После завтрака Мария закрылась в своих покоях с самыми близкими людьми – Франсуа де Боном (герцогом Ледигюйером, маршалом Франции), герцогиней д’Эльбёф, графом Луи де Марильяком (будущим маршалом Франции) и Франсуа де Бассомпьером.

– Что король? – спросила Мария Медичи у Бассомпьера.

– Он все о чем-то шепчется со своим дрессировщиком птиц, и вид у него вполне счастливый.

– Счастливый? Но, может быть, он поменял свое мнение? Может быть, он вышел из-под влияния этого ничтоженства? Ох! Если бы так и было, как бы я отблагодарила вас всех, мои верные друзья!

– Наш король – добрый человек, и я не верю, что он может забыть все то, что вы сделали для него, – сказал Луи де Марильяк.

– Да услышит Бог ваши слова, граф.

– И Он нас услышит! – воскликнул Франсуа де Бон.

В этот момент объявили о приходе Людовика.

Зная о том, что Мария хочет остаться с сыном наедине, придворные поспешили уйти.

Увидев короля (он, кстати, пришел не один, а в сопровождении своего фаворита), Мария зарыдала. Для нее это было необычно – ведь она была скупой на проявления чувств. Справившись с собой, она произнесла:

– Сын мой, нежная забота, которую я проявляла о вас, пока вы были совсем ребенком, трудности, которые я преодолевала, чтобы сохранить ваше государство, оправдывают меня перед Богом и людьми и свидетельствуют, что у меня не было иной цели, кроме соблюдения ваших собственных интересов. Я не раз просила вас принять на себя заботу о государстве, но вы сами настаивали на том, тобы я продолжала править. Я повиновалась исключительно из уважения к вашей воле, а также потому, что было бы низостью оставить вас в беде. Если вы считаете, что я недостойна места, куда могла бы с почетом удалиться, вы все равно не сможете отрицать, что я всегда стремилась обрести покой лишь в вашем сердце и славе своих дел. Я знаю, что мои враги превратно истолковали вам мои намерения и мысли; однако дай Бог, чтобы после того, как они воспользуются вашим малолетством, чтобы изгнать меня, они не постарались причинить вам зло. Только бы они не тронули вас… Что же касается меня, то я охотно забуду, что они сделали…

Слушая мать, Людовик молча кивал, но потом, наученный герцогом де Люинем, в который раз сказал, что как добрый сын будет уважать мать и впредь, но править государством отныне станет сам.

– Если мое присутствие в делах государства стало для вас таким непереносимым, хорошо, я обещаю не появляться больше на заседаниях Совета! – еще громче зарыдала Мария.

Людовика эта сцена стала утомлять. Мария говорила с сильным итальянским акцентом, резавшим слух. Ища поддержки, он бросил взгляд на герцога де Люиня. Тот кивнул, и этого было достаточно. Решение о ссылке в Блуа обжалованию не подлежало.