Галина Серебрякова - Маркс и Энгельс

Фейербах доказывал, что считавшие себя немощными перед силами природы люди создали в своем сознании идею о высшей силе, способной творить все на земле. Человек — однодневка; бог же бесконечен, непосягаем, невидим. «Место рождения бога, — писал Фейербах, — исключительно в человеческих страданиях». Но человек своими мыслями о боге отражает свою собственную сущность, «вращается вокруг самого себя». Религия есть раздвоение, конфликт с самим собой. Человек, создав бога, отдает себя в его руки, ожидая от него благ и милости. Сознание бога есть самосознание человека. Сущность человека, по мысли Фейербаха, сводится к его способности мыслить и любить.

Фейербах видел поворотный момент истории в том, что абсолютным божеством становится сам человек. Все мысли, чувства, представления, желания должны быть посвящены конкретному, видимому божеству — человеческому существу, ибо человек есть «начало, середина и конец религии».

Расковывающее, глубоко прочувствованное полное освобождение от всех и всяческих религий, принесенное философией Фейербаха, вдохновило Энгельса. Отныне все сомнения отброшены — Энгельс окончательно становится атеистом. Гегелевский «абсолютный дух», стыдливо, как фиговый листок, прикрывавший культ бога, разрушен. Энгельс посвящает себя навсегда идее служения не богу, а человечеству. В брошюре «Шеллинг и откровение» он отдал дань восхищения перед открытиями Фейербаха:

«Занимается новая заря, всемирная историческая заря, подобная той, когда из сумерек Востока пробилось светлое, свободное эллинское сознание… Мы проснулись от долгого сна, кошмар, который давил нашу грудь, рассеялся… Все изменилось. Мир, который был нам до сих пор так чужд, природа, скрытые силы которой пугали нас, как привидения, — как родственны, как близки стали они нам теперь!.. Небо спустилось на землю, сокровища его рассеяны, как камни на дороге, и нам стоит только нагнуться, чтобы их поднять…

И самое любимое дитя природы, человек… превозмог также свое собственное раздвоение, раскол в своей собственной груди. После томительно долгой борьбы и стремлений над ним взошел светлый день самосознания… Только теперь познал он истинную жизнь… Долгое время ухаживания для него не прошло даром, ибо гордая, прекрасная невеста, которую он сейчас ведет к себе в дом, для него только стала тем более дорогой. Сокровище, святыня, которою он нашел после долгих поисков, стоила многих блужданий. И этим венцом, этой невестой, этой святыней является самосознание человечества — тот новый граль, вокруг трона которого, ликуя, собираются народы и который всех преданных ему делает королями, бросает к их ногам и заставляет служить их славе все великолепие и всю силу, все величие и все могущество, всю красоту и полноту этого мира. Мы призваны стать рыцарями этого граля, опоясать для него наши чресла мечом и радостно отдать нашу жизнь в последней священной войне, за которой должно последовать тысячелетнее царство свободы».

Брошюра Энгельса «Шеллинг и откровение» имела большой успех. Многие говорили, что автор «оставил позади всех старых ослов в Берлине».

В то время как Маркс пробивался сквозь чащу философских систем навстречу новым открытиям, когда он, встав на почву реальной жизни, выступил против рейнских помещиков в защиту беднейших крестьян, младогегельянцы в Берлине все больше отрывались от земли, все выше забирались в заоблачные сферы абстракции. В конце 1841 года они организовали союз атеистов, так называемый кружок «Свободных», члены которого верили в историческую миссию прусского государства и стремились дальнейшей критикой способствовать его развитию.

Мыслители Германии, ее творческая интеллигенция, изолированные от политического и практического дела, оторванные от широких масс народа, предавались умозрительным рассуждениям, жили в сфере абстрактных систем. Младогегельянцы, вооружившись могучим оружием своего учителя, полагали, что теоретические рассуждения приносят больше пользы, чем практическая деятельность. Идея, слово имеют большую силу, чем целый народ. Они утверждали, что в Германии теория — это и есть практика. Важно лишь, чтобы теория была хороша, а затем наступит время, когда идеи, как солдаты, сами ринутся в бой. Практика должна поэтому руководствоваться исключительно выводами теории, и тогда Пруссия станет образцовым государством Европы.

Энгельс вначале, когда он только прибыл в Берлин, в основном, пусть с некоторыми поправками и отклонениями, разделял эти взгляды «Свободных». Но мысль Энгельса никогда не останавливалась, не каменела, как это случилось вскоре с идеями Бауэров, Штирнера, Мейена. Хорошо знающий все стороны жизни страны и народа и отлично владеющий диалектикой, Фридрих очень скоро разочаровался в духовно опустошенных писателях «Молодой Германии», высмеял открыто их пресловутую либеральную «теорию золотой середины». Он призывал младогегельянцев к открытому разрыву со старым строем, зло высмеивал тех, кто стремился к конституционной монархии, которую Маркс в 1842 году назвал «двуполым существом, внутренне противоречивым и самоуничтожающимся».

Республиканец и демократ Энгельс не мог принять также и новые теории индивидуализма, которые проповедовал» Мозес Гесс, Макс Штирнер и Михаил Бакунин.

Мозес Гесс утверждал, что главное в политической борьбе — это отрицание. «Надо разрушать — писал он, — чтобы привести все вещи в движение».

Мозес Гесс был оторванным от борьбы трудящихся интеллигентом, и его идеология отразила стремления изолированного ученого-одиночки. Разрушение и отрицание выдвигались Гессом как основное средство против социального зла.

Как раз в это время среди, младогегельянцев в Берлине появился русский политический изгнанник, обедневший дворянин из Тверской губернии, бывший прапорщик, двадцатисемилетний Михаил Бакунин.

В 1840 году Бакунин приехал в Берлин, зимой 1841/42 года вместе с Энгельсом слушал лекции Шеллинга в университете. В 1842 году он перекочевал в Дрезден, где сблизился с Руге и Гервегом и написал большую статью для «Немецкого ежегодника». Бакунин высказал в ней взгляды, сходные с выводами Э. Бауэра, М. Гесса, М. Штирнера:

«Позитивное отрицается негативным и, наоборот, негативное — позитивным; что же общего между ними, что их объединяет? — писал несколько замысловато Бакунин. — Негативное — это разрушение основ, страстное истребление позитивного… И только в таком беспощадном отрицании находит свое оправдание негативное, и как таковое оно абсолютно оправдано, потому что представляет собой проявление противоположного себе, незримо присутствующего практического духа…»