Дмитрий Петров - Василий Аксенов. Сентиментальное путешествие

А дальше – про Советскую Россию, социалистическую Родину и Мать, благосклонности которой вы, мальчики, бойтесь лишиться. Не глядите на нее на свой заграничный манер. Не брезгуйте большевицкой ее русопятостью. Терпелива матушка, снисходительна к блажи-то ентой, а придет время – осерчает, да так вмажет меж ушей материнским ухватом – не очухаетесь.

Вот о чем предупреждали опытные товарищи «расхристанных мальчишек». И всё бы ничего. Если б писали они только вразумляющие стихи или, скажем, статьи. Но ведь они же ж еще и письма писали. Жалобы. Сигналы. В ЦК. И партии, и комсомола. А там прислушивались. Уж где-где, а в ЦК хватало деятелей, скучавших по дымку заветной трубочки…

2

Партия и комсомол, а под их водительством и критика, взяли в оборот молодых вообще и Аксенова лично. Сразу после «Звездного билета». И за «безыдейность», и за утрату «положительного героя», и за незнание «человека труда». Бывал ли автор на великих стройках? Наблюдал ли трудовой порыв? Общался ли с хлопцами и девчатами, зодчими домн и дамб? Знает ли их волнения, чаяния, надежды? Нет? Ну-у-у, ясно, почему его герои – инфантильные цацы, спешащие «не знаю куда, не знаю зачем» под звуки джаза и песни Окуджавы?

Аксенов переживал: ну почему не оставить всё перечисленное кому-то еще, а ему дать писать про свое? Думал и о том, как бы не перекрыли кислород, не помешали печататься…

Не знаю точно, как он воспринял тогда приглашение к главному редактору «Известий»: как вызов «на ковер» или как новый шанс. В ту пору вторую по значению газету страны возглавлял Алексей Аджубей – зять Хрущева. Ну, приходит к нему Аксенов, а Аджубей: «А не податься ли вам, старик… поближе к стройкам семилетки[62]? Ну, скажем, в качестве спецкора "Известий". Тем временем страсти и улягутся». Тут же выдали командировочное удостоверение. Тут же вручили авиабилет. Тут же написали сопроводительное письмо – типа, уважаемые товарищи, окажите необходимое содействие корреспонденту «Известий». И – разборчиво: Алексей Аджубей.

Так что едем мы, друзья, в дальние края. На Сахалин. Камушки бросать с крутого бережка.

И – совершать открытия. Среди них: ресторан «Аквариум» в Хабаровском аэропорту; город Южно-Сахалинск, что, оказывается, стоит не на море; Карсаковский порт и его начальник Александр Соколов; судьба легендарного шкипера Фридольфа Гепе и много, много других.

Дальневосточники – ребята бойкие, стойкие, веселые. Журналисты, литераторы, музыканты, нефтяники, строители, просто девушки уже вскоре сложили вокруг знаменитости своего рода артистический клуб. Годы спустя религиозный публицист и детская писательница, а в ту пору сахалинская журналистка Кира Ткаченко вспоминала: «Неудивительно, что [его] приезд… стал для пишущей братии событием первостепенным. Все забросили свои дела ради того, чтоб с ним встретиться. Аксенов… терпеливо выслушивал наши стихи и прозу, что-то обещал, что-то одобрял. С легкой руки жены одного из журналистов… компания почитателей была названа подаксеновиками. Мы не обиделись… но никто не предполагал, как это слово отзовется.

Вернувшись в Москву, знаменитость напечатала… "На полпути к Луне" <…> Сахалинские власти усмотрели в нем крамолу: издевательство над простым человеком… Тогда и припомнилось словечко "подаксеновики". Всех, кто общался с автором… выдворили с острова».

Ждал разнос и будущий сахалинский текст Аксенова «Апельсины из Марокко». Но это после. А сперва вышел очерк «Снег и ветер солнечной долины». «Известия» 12 января 1962 года. Две трети полосы – не шутка. И на них – Сахалин того времени, «край непосед», где песню про то, как «сердце в тревожную даль зовет», поют хором и всерьез. Где отвергают «куркульство» и скопидомство, а уважают «снег и ветер или звезд ночной полет». И крутят на радиоле всю серию «Вокруг света». И танцуют. Если, конечно, есть ток. А нет – так напевая мелодию.

Статью сочли сигналом: автор под защитой. Страсти утихли. Ударный комсомол решил до поры не связываться. А фрагмента названия джазового шлягера[63] в заголовке как бы и не было…

Вскоре Аксенов снова на Дальнем Востоке. Но – другом: в Японии. Быть может, и здесь помогли слухи о благосклонности Аджубея. По итогам визита он пишет «Японские заметки» («Три недели в Японии», журнал «Сельская молодежь» № 4 за 1964 год) про свои путешествия с профессором Уэда, писателем Оэ и поэтом Кусака из сада Уэно в университет Васэда, оттуда – в русский бар «На дне» и японский «Вантэй», а потом – в веселый район Гинза и квартал гейш Гион. В общем – Япония, Страна восходящего солнца. Эту командировку также сочли знаком доверия и свидетельством возвращения на верный путь. Очередные художественные тексты Аксенова еще не вышли, и считалось, что под покровительством могущественного зятя всесильного вождя Аксенов одумался и остепенился. А он уже писал «Апельсины из Марокко».

3

В кооперативе «Московский писатель» давали комнатку в чердачном этаже – под кабинет, чтоб сочинять без помех. Удобно. Аксенов жил на первом (это потом он переехал на третий) этаже. Рядом был детский сад Литфонда. Проводив туда детей, знаменитости – например, Олег Табаков – забирались к Василию в окно и порой оставались до вечера. А то и дольше. Какое уж тут общение с музами и новым поколением строителей будущего? Так что уединенный кабинет был очень к месту. Хотя… Друзья и туда забирались. Тут уж ничего не попишешь.

«Апельсины из Марокко» вышли в 1-м номере «Юности» за 1963 год. Незадолго до того – в 1962-м – «Новый мир» напечатал «Один день Ивана Денисовича»[64] и «По обе стороны океана» Виктора Некрасова. Через месяц после «Апельсинов» в той же «Юности» появился «Первый день нового года» Гладилина. Это был своего рода залп по твердыням консерватизма. Многим показалось: либералы атакуют. У кого-то это вызвало эйфорию (явно необоснованную), у кого-то – желание дать отпор.

На исходе 1962-го залп дала другая сторона. Причем из главного калибра.

Хрущев, следуя, как говорят, настояниям секретаря ЦК и председателя Идеологической комиссии Леонида Ильичева, 1 декабря посетил художественную выставку «30 лет МОСХ» в Манеже. Там на втором этаже были выставлены картины неофициальных художников, неожиданно получивших приглашение поучаствовать. В день посещения их попросили быть в Манеже и, при надобности, дать пояснения произведений.

Хрущев промчался по первому этажу. Что-то ему понравилось, что-то не очень, а потом, как писала 2 декабря газета «Правда», «художники и скульпторы горячо поблагодарили товарища Хрущева, руководителей партии и правительства за посещение выставки, за внимание к их творческому труду, за ценные советы и критические замечания». Вождь собрался было уходить и вроде бы даже надел уже пальто. Но Ильичев убедил его ознакомиться и с выставкой второго этажа. И Никита Сергеевич раздраженно проследовал к работам авангардистов.