Анна Цомакион - Джузеппе Гарибальди. Его жизнь и роль в объединении Италии

Едва было окончено чтение письма, как Гарибальди вошел в зал. Все взоры обратились к нему. Его совсем седая борода и мертвенно-бледное лицо придавали ему вид воина, уже приближающегося к могиле. Генерал просил слова, желая объяснить, почему он отказывается от полномочия, данного ему избирателями четырех департаментов. Покрыв голову своей papalma, чем-то вроде шапочки, которую он имел обыкновение носить, Гарибальди появился на трибуне. Его встретил взрыв рукоплескании из лож, занятых публикой, между тем как члены собрания вскочили, дрожа от гнева. В зале поднялся невообразимый шум и крик; со всех сторон стали сыпаться перекрестные бешеные запросы и оскорбления.

На одной из трибун появился молодой человек и, показав кулак правой, крикнул собранию: “Assemblee de ruraux!”[4]. Это был Кремье. Между тем, на улице толпа народа и национальная гвардия с нетерпением ожидали исхода собрания; оттуда слышались виваты Гарибальди. Стоило герою сказать слово, и вооруженная толпа бросилась бы на собрание. Он понял это и, скрытно удалившись через боковую дверь, вернулся в свою гостиницу. На другой день Гарибальди выехал из Бордо. Такова была благодарность республиканского правительства за великодушно протянутую ему руку помощи.

Но на родине доблестного старика ждала великая радость. Через несколько месяцев, 20 сентября, итальянские войска окончательно заняли Рим; Папская область стала провинцией Итальянского королевства, светская власть папы окончательно пала. Великий боец за свободу и объединение родины не умер, не увидав Рима – столицы единой Италии. Избранный депутатом в 1874 году, Гарибальди совершил свой торжественный въезд в итальянскую столицу среди обезумевшего от восторга народа. Толпа взяла приступом станцию железной дороги: среди невероятной давки были выпряжены лошади, и каждый по очереди впрягался, чтобы везти на себе великого патриота. Манифестация приняла такие грандиозные размеры, что причинила досаду Виктору Эммануилу, почувствовавшему себя на втором плане: “Все Гарибальди и Гарибальди, – говорил с горечью il re ga'antuomo (король-джентльмен), – чем я провинился против римлян?”

Этот приезд Гарибальди в Рим не был последним. Соотечественники еще несколько раз имели случай видеть его, но с каждым разом замечали, как постепенно болезнь завладела боготворимым стариком. Он лежал в экипаже, как на больничной кровати, с парализованными, окоченелыми руками и при каждом сотрясении бледнел, сохраняя на лице болезненную улыбку. Глядя на него, нельзя было не желать ему смерти. Он сам ждал ее, ждал терпеливо, до последней минуты стараясь продолжать свое великое дело. Теперь оружием служило ему слово, и он до конца дней своих руководил антиклерикальным и демократическим движением, поставившим себе целью окончательное освобождение родины. Но этой ролью руководителя движения не исчерпываются труды его на пользу Италии в последние годы жизни. После кампании 1870 – 1871 гг. он занялся проектом ассенизации Агро-Романо путем осушения болот, нездоровые испарения которых гибельно отзывались на населении. При этом наряду с чисто гигиеническими задачами он преследовал еще и другие цели, надеясь возвратить когда-то богатому краю прежнее плодородие и рассчитывая, что новые общественные работы послужат к некоторому поднятию экономического быта нуждающейся части населения, доведенной до крайней нищеты и изнеможения непосильным бременем налогов.

2 июня 1882 года печальная весть разнесла по Италии: “Гарибальди скончался”. В следующие затем дни у пустынного острова, теперь совсем осиротевшего, заметно было необычайное движение; целый флот стоял на якоре в маленькой гавани Мадалены. Сюда прибыло несколько военных кораблей и пять или шесть больших пакетботов. Постоянно снующие взад и вперед лодки перевозили пассажиров на остров. Все города Италии отправили сюда самых именитых людей своих в качестве представителей. Насчитывали около двухсот муниципальных делегаций. Франция прислала делегацию от города Ниццы. Со всех стран стекались репортеры. Целые толпы посетителей, высадившись на берег, поднимались к скромному жилищу покойного. У дверей домика стоял почетный караул итальянских моряков. Менотти Гарибальди принимал посетителей и вводил их в погребальную комнату, буквально загроможденную цветами, которые так любил умерший. Здесь на небольшой железной кровати покоилось тело великого человека. Прекрасное лицо его обращено было к морю и освобожденной с его помощью Италии.

Одет он был в обычную красную рубашку, перетянутую у пояса ремнем; на голове его была бархатная шапочка. Никто не мог удержаться от слез; по временам раздавались рыдания, большей частью старых товарищей по оружию покойного. Менотти едва успевал распечатывать приходившие тысячами телеграммы. В эти дни вся Италия облеклась в траур. В городах все балконы домов покрылись черными драпировками. Траурные флаги взвились на всех общественных зданиях и на вершинах церквей и соборов. Театры и магазины закрылись. В Милане, Мантуе и других городах Италии произошли торжественные народные манифестации. Правительство спешило выразить свое соболезнование по случаю печального события. Король Гумберт, в 1878 году наследовавший отцу своему, послал родным героя сочувственную телеграмму. Палата депутатов и сенат решили наложить траур на два месяца и на восемь дней прекратить заседания. Президент совета министров представил законопроект, в первой части которого предлагал отложить национальный праздник “Статута” до 18 июня, а во второй – покрыть издержки по погребению Гарибальди из государственной кассы и назначить пенсию в 10 тысяч лир вдове и каждому из пятерых детей покойного. Гарибальди не оставил состояния. В последнее время он получал от правительства две с половиной тысячи рублей ежегодной пенсии, которую принял, чтобы спасти честь одного из членов своей семьи, но после смерти его в доме не нашлось и 300 рублей. Он не только не придавал значения деньгам, но совсем не знал им цены и не сберегал их, а все, что у него было, тратил на дела благотворения или на нужды своих волонтеров. Еще в 1891 году семейству его был предъявлен в римский суд иск на 25 тыс. рублей, которые задолжал генерал за амуницию и провиант во время злосчастной экспедиции 1867 года.

В правительственных сферах возник вопрос относительно того, где и как воздать последнюю честь телу усопшего. Пять лет тому назад Гарибальди писал одному из друзей, высказывая свою последнюю и неизменную волю о том, как поступить с его телом после смерти. В письме этом он поручает другу предать его тело сожжению, сложив костер из ароматических деревьев в точно указанном месте на Капрере. Он просит, чтобы на костер поставлена была небольшая железная кровать и на ней положено его тело, одетое в красную рубашку; чтобы сохранена была в какой-нибудь урне горсть пепла и поставлена в могилу, где покоятся его две маленькие дочери. Последняя воля усопшего не была исполнена в точности; тело его было набальзамировано и похоронено на Капрере. Предполагалось торжественно перенести его в Рим и похоронить на Яникульском холме в том месте, где покоятся кости гарибальдийцев, павших в 1849 году, и итальянских солдат, убитых в 1870 году, то есть у ворот св. Панкратия; но проект этот был оставлен.