Хескет Пирсон - Бернард Шоу

Этот пассаж Шоу многое проясняет в его взаимоотношениях с женщинами. Да, они не заняли в его жизни важного места, зато в искусстве он отдал им первые роли, и объясняется это тем, что по женщине сильнее изнемогало его воображение, нежели плоть. С мальчишеских лет он носил мечту о прекрасных женщинах, но какое-то чувство брезгливости зачастую не давало ему распознать свой идеал за плотской оболочкой. На вопрос Сесила Честертона, является ли он пуританином в жизни, Шоу как-то признался, что половой акт представляется ему занятием чудовищным и низким и он не в силах понять, как могут уважающие себя мужчина и женщина лицезреть друг друга, проведя вместе ночь.

Читая «Назад, к Мафусаилу», Сент-Джон Эрвин усомнился, чтобы Ева внимала с гримасой отвращения тайне размножения, которую ей нашептывал змей. Шоу возражал: эдемская легенда перевирает образ бога — ведь он умышленно сделал органы воспроизведения «погаными», а значит, и любовь — постыдное дело. Шоу сомневался в том, что дети должны знать своих родителей, а те — друг друга. Самое лучшее, думал Шоу, если группа здоровых мужчин и женщин сойдется в темноте, разобьется на пары, а потом все расстанутся, так и не узнав друг друга в лицо. Существующее положение, указывал он, зиждется на эксплуатации двух строго различающихся классов женщин: многомужних с дурной репутацией и единобрачных с незапятнанным именем. Мужчины сперва удовлетворяют свое «многобрачное» естество с многомужними, уверенные наперед в помощи полиции, если эти женщины станут предъявлять чрезмерные требования. Кончают они браком с единобрачной и живут припеваючи.

Близкие отношения, возникшие на сексуальной почве, — такой любви Шоу не знал. «Любовь, как ее обычно понимают, терпима лишь как шутка, разыгранная двумя незнакомыми людьми, случайно встретившимися в гостинице или на лесной дороге, но и в этом случае один из двух непременно примет шутку всерьез». В любовном приключении Шоу ценил красивое обрамление. Гостиница и лесная дорога были тогда обязательными атрибутами писателя-романтика, да и в юности самого Шоу было несколько случаев, на которые он вполне мог опереться в своем мнении о женщинах, не слишком утруждая дар фантазии.

На собственном опыте он вывел заключение, что придуманная любовь и есть настоящая, ибо воображение превосходит действительность, и личный союз только портит сказку, обещанную прекрасной мечтой. «Лишь почта может обеспечить идеальное любовное приключение, — признавался он мне. — Моя переписка с Эллен Терри была вполне удавшимся романом. Я мог бы встретиться с нею в любую минуту, но мне не хотелось усложнять нашу восхитительную связь. Ей успели надоесть пять мужей, но со мной она не соскучилась. Отношения с миссис Патрик Кэмбл у меня были самые невинные — как у короля Магнуса и Оринтии в «Тележке с яблоками». Она свела в могилу двух мужей, но ее последнее письмо ко мне, написанное перед смертью, начиналось словами: «Милый, милый Джой!»

Богатое воображение сделало Шоу на редкость восприимчивым к женской красоте и обаянию, особенно если они открывались ему через искусство. Он влюбился в актрису Эллен Терри, а не в женщину, и Мэй Моррис он впервые разглядел на очень эффектном фоне. Эту свою особенность он не всегда вполне осознавал и вот что писал в одном из писем о танцовщице Аврелии Пертольди: «Увидав ее на сцене, я врезался по уши, а сойдясь лицом к лицу, — не знал, что мне с нею делать. Я преступил свое обычное правило: беречься соблазнов рампы и серьезно воспринимать только женщину ненакрашенную и самостоятельную».

Как профессиональный критик Шоу был застрахован от чар миленьких, но посредственных актрис — вот почему он попал впросак в жизни. Ту же оплошность выдает и его письмо к Альме Меррей (миссис Форман), участвовавшей в первой постановке «Оружия и человека»: «Я должен отклонить Ваше приглашение зайти и поговорить о сыгранной роли по той причине, что я всегда отчаянно влюбляюсь в женщину, которая дарит мне удовольствие, подобное Вашей вчерашней игре. Я не вынесу картины семейного счастья Формана». Заключительная фраза представляет собой обыкновенную лесть, безответственно расточаемую каждой женщине, с которой Шоу флиртовал, а флиртовал он чуть не с каждой. Лесть служила ему защитой и одновременно выражала романтическую сторону его натуры. Однако иных женщин его лесть сгубила: они были скроены из другого материала и откупиться от них было непросто.

Его победам не было числа. Из знаменитостей пала жертвой, например, Анни Безант, в то время — лучший митинговый оратор. Пылкая и лишенная юмора, она являла полную противоположность Шоу. Весь свой энтузиазм она несла на духовные алтари.

Давно ли под влиянием Брэдлоу она проповедовала атеизм? Давно ли Эдуард Эвелинг заразил ее идеей эволюции? А озадаченная публика уже ловит ее панегирики социализму, вдохновленные Шоу, и еще спустя ка-кое-то время в изумлении лицезреет переход Безант к теософии в духе мадам Блаватской. Другое божество и новая религия дают полную отставку вчерашнему богу и старой вере.

В их первую встречу Шоу сильно не понравился Анни Безант своим легкомыслием. Но уже весной 1885 года она потянула его в свой иконостас. Когда в Диалектическом обществе назначили его лекцию о социализме, Шоу предупредили, что Безант оставит от него мокрое место. «Она в такой степени владела публикой, — объяснял мне Шоу, — что если бы она выдвинула положение «лиловое не есть обязательно розовое» и взволнованным контральто призвала мир что-нибудь возразить на эту глубокую мысль, — все ее слушатели благодарно решили бы, что им наконец открыли истину». В Диалектическом обществе Шоу приготовился к своей неизбежной участи и провел доклад на высшем уровне. Окончив, он сел, но Безант не поднялась против него. Оппозицию возглавил кто-то другой, тотчас же срезанный наповал Анни Безант. Все потерялись от изумления. Шоу тоже растерялся и был окончательно потрясен, когда в конце собрания она попросила его рекомендации в фабианское общество.

Она пригласила его как-нибудь вечером зайти к ней на Авеню-роуд (теперь ее дом снесли). Они разыгрывали дуэты на рояле. Чтобы не оскандалиться, она, словно школьница, заранее отрабатывала свою партию, и играла всегда верно, холодно и в умеренном темпе. Он же отчаянно перевирал и играл с пылом, который она неизменно остужала.

В своем журнале «Наш уголок» она печатала его романы и назначила критиком по разделу живописи. Когда же ее социалистические симпатии оттолкнули от нее умеренных подписчиков (старую гвардию Брэдлоу) и журнальные дела пошатнулись, она из своего кармана стала платить взносы и за Шоу. Секрет раскрылся, и он убрал свое имя из списка жертвователей, подкармливая журнал своими неизданными романами, — когда-то так же был спасен еженедельник «Тудей».