Анри Труайя - Петр Первый

В 1699 году, чтобы усилить боевой дух дворянства, Петр учредил первый орден русской кавалерии – орден Святого Андрея Первозванного, покровителя России. Широкая бледно-голубая лента украсила грудь избранных.

В 1702 году состоялось «открытие» теремов, царь приказал, чтобы женщины на свадьбах и всяких общественных увеселениях находились рядом с мужчинами, было учреждено обязательное обручение за шесть недель до свадьбы, с разрешением будущим супругам свободно видеться друг с другом. Еще через год в Москве стала выходить первая русская газета – «Новости», выпускаемая на четырех страницах, в которой рассказывалось о том, что происходит в России и в Европе. Просвещая читателей, время от времени там появлялись следующие заметки: «Лиссабон – столица Португалии, находится в Европе… Версаль – деревушка и резиденция короля Франции, в окрестностях Парижа… Лорд – английский боярин».[42] Вновь созданные типографии использовали русские буквы, в отличие от старославянского алфавита, которым пользовалась Церковь. Были подготовлены также учебники по математике и даже словарь. Балюз, посол Франции в Москве, присутствовал на представлениях комедий (одно было на русском языке, другое – на немецком) и писал Людовику XIV, что спектакли показывали в большом зале, ложи были очень удачно расположены, а сам театр достаточно глубокий.

Посреди этих огромных усилий по модернизации жизни трагические известия, свалившиеся на царя, воспринимались как несправедливость свыше. Он находился на стройке в Воронеже, когда пришло известие о смерти его друга Лефорта, скончавшегося 2 марта 1699 года. Лефорт, пехотный генерал, адмирал, глава Великого посольства, незаменимый друг и товарищ в работе и застольях. Царь в слезах воскликнул: «Моего друга нет больше! Он единственный был предан мне! На кого я теперь смогу положиться?» Поспешно вернувшись в Москву, он приказал открыть гроб, поцеловал лоб и руки покойного и организовал пышные похороны. Глубоко скорбящий царь возглавил кортеж, который следовал в церковь. Впереди ехал всадник, одетый во все черное, с обнаженной шпагой, направленной вниз. Гроб несли двадцать восемь полковников. Послы, бояре, высокие сановники, генералы следовали следом с опущенными головами. Три полка участвовали в траурном шествии. Военный оркестр играл траурную музыку. Сорок пушек дали залпы в его честь. Вдова шла, поддерживаемая плакальщицами. Жители Москвы не понимали, почему царь так опечален смертью иностранца. После погребения Лефорта на кладбище в Немецкой слободе друзья собрались на поминки в доме покойного. Царь много пил, но его окружению не хватало живости, и казалось, что многие приглашенные уехали, не дождавшись окончания церемонии. Петр пришел в ярость и взревел: «Вы, кажется, довольны, что Лефорта больше нет!»

Несколько месяцев спустя следующая утрата потрясла государя. Скончался Патрик Гордон, преданный и талантливый генерал. Зато с тайным облегчением царь принял известие о кончине в декабре 1700 года несговорчивого противника своих реформ, патриарха Адриана. Чтобы избежать установления нового могущественного соперника, царь кардинальным образом решил вопрос о патриаршестве. В глазах государя лучшим кандидатом на пост «блюстителя патриарших дел» мог стать Стефан Яворский, митрополит Рязанский. Яворский обладал живым характером, обучался за границей и, по мнению царя, не должен был бы чинить ему препятствия в продолжающихся преобразованиях. Впрочем, он должен был заниматься только текущими делами. С образованием Монастырского приказа и назначением его главой Мусина-Пушкина управление духовными делами перешло главным образом в руки светской власти. Это было начало подчинения Церкви.

В действительности же Церковь никогда открыто не препятствовала царю в его реформах. Еще меньше вмешивалась в его частную жизнь. Даже когда он добровольно, без видимых причин, отказался от своей супруги, патриарх Адриан ограничился вялыми протестами. В это время Петр нежно любил Анну Монс. Постоянная фаворитка наслаждалась ежегодным пансионом в семьсот рублей и жила в шикарном доме в Немецкой слободе. По свидетельству очевидца, спальня в этом доме имела богатейший орнамент. В народе ее называли «царевна Кукуя»[43] или «чушка». Вся в украшениях, она появлялась рядом с царем на дружеских застольях и даже на официальных церемониях. Датский дипломат попросил Петра быть крестным отцом его ребенка, а царь потребовал, чтобы Анна была крестной. Он подарил фаворитке целую область Дубино и мечтал даже одно время на ней жениться, что, впрочем, не мешало ему продолжать развлекаться со служанками, проститутками и даже подругой Анны, немкой Еленой Фадермрехт. Последняя в своих письмах обращалась к царю не иначе как «свет мой дорогой, мой обожаемый чернобровенький и черноглазенький».[44] Казалось, триумф Анны будет длиться долго, пока одно неожиданное событие не остановило его. В начале северной кампании в 1703 году саксонский посланник Кенигсек утонул, переправляясь через реку. Падкий на всякие политические новости, Петр приказал вывернуть карманы дипломата и нашел там не конфиденциальные бумаги, как надеялся, а любовные письма. Почерк, стиль и подпись – все доказывало, что писала Анна Монс. Впрочем, у покойного на груди был медальон, в котором был портрет красавицы и прядь белокурых волос с надписью «Любовь и преданность». Петр посчитал себя оскорбленным и приказал бросить изменницу в тюрьму, а вместе с ней тридцать человек, которых он подозревал в пособничестве Анне в ее интриге. «Сообщники», среди которых никто не догадывался, в чем их обвиняют, остались в заключении навсегда. Анна Монс, напротив, была в скором времени освобождена. Лишенная практически всего своего имущества, она отказалась расстаться с миниатюрным портретом государя, как говорили, из-за его бриллиантовой оправы. Но она не признала себя побежденной. Ее всегда привлекали дипломаты, и вскоре она стала любовницей, а затем и женой прусского посланника Кейзерлинга. На одном из вечеров, по окончании обильного обеда, Кейзерлинг осмелился подойти к царю и, пользуясь благостным настроением Его Величества, осмелился попросить места для брата экс-фаворитки государя. Тотчас же старые чувства захлестнули Петра. Несмотря на прошедшие годы, он не забыл оскорбления. Царь грубо ответил просящему: «Я возвышал Монс для себя, я собирался на ней жениться. Вы ее соблазнили, теперь берегите ее. Но никогда не говорите мне больше ни о ней, ни о ее родственниках!» И так как прусский дипломат продолжал неловко настаивать, Меншиков вскричал: «Ваша Монс б….! Я имел ее, как вы, и как все остальные! Оставьте нас в покое!» Возмущенный муж начал было протестовать, но царь и Меншиков набросились на него с кулаками и спустили с лестницы. На следующий день Кейзерлинг принес извинения своим высокопоставленным обидчикам.[45]