Лучше, чем будущее - Майкл Джей Фокс
С самого начала Уилл придает моему Паркинсону и операции на позвоночнике равное значение и никогда не занимается симптомами одного, не учитывая осложнений от другого. Он не врач и взаимодействует с любым набором проблем конкретного пациента, например с моим. Уилл умеет отделять одну мою болезнь от другой. Паркинсон задает скорость и траекторию моего движения, в то время как прооперированный позвоночник вызывает утрату чувствительности и влияет на проприорецепцию. Мы работаем над механикой и кинетикой ходьбы, уделяя внимание обеим проблемам. Это комплексный процесс, и легких путей тут нет.
В следующие два месяца мы продвигаемся от простейших упражнений — растяжки, тренировки корпуса, подъемов со стула — к полосе препятствий и киданию мяча (без отбивания) на пути к Святому Граалю: независимой ходьбе. Я наматываю километры на коротком отрезке холла на третьем этаже госпиталя «Маунт-Синай» с помощью разных приспособлений: ходунков, двух тростей, потом одной. Правда в том, что с тростью я не справляюсь. Мне сложно управлять двумя собственными ногами, а мне пытаются приставить третью. И что с ней делать? Я — капитан своего корабля: мне не нужно лишнее весло.
Я хожу взад-вперед, всегда с какой-нибудь дополнительной опорой. Полы в госпитале твердые, и даже мой рост в полтора метра — это приличная высота. Доходя до дверных проемов в обоих концах холла, я начинаю дрожать и качаться. Из-за Паркинсона я испытываю ужас перед порожками — они мешают моему продвижению и заставляют делать выбор: остановиться или продолжать. Если в этот момент кто-то проходит через дверь, я застываю на месте, потому что не могу увернуться. Только когда другой человек пройдет, я снова начинаю шевелиться.
Двигайся и кричиВесной и летом к моим занятиям в «Маунт-Синай» добавляется больше трудотерапии: я переношу вещи с места на место, поднимаю сумки, учусь безопасно пользоваться ванной, застилать постель и натягивать носки. Я отношусь к этому серьезно и уже могу надеть носок без специальных приспособлений.
Я также прохожу пятинедельный курс речевой терапии, связанной с болезнью Паркинсона. У пациентов с паркинсонизмом, особенно на поздних стадиях заболевания, речь становится невнятной, и они не могут говорить достаточно громко и отчетливо, чтобы другие слышали их. Я думал, что речевая терапия мне не понравится, но нет, отнюдь. Говорить громко и разборчиво на самом деле сложнее, чем может показаться. Это что-то новенькое в процессе моей реабилитации, и даже если у меня не получается, я не падаю на пол.
Мой инструктор Сиобхан дает мне список слов в разной последовательности и читает отрывки прозы, по которым затем задает вопросы. Я отвечаю на вопросы или перестраиваю слова так, чтобы образовать из них предложения. Но есть один любопытный момент: мы находимся в маленьком кабинете, в паре дверей от зала, где еще полдюжины пациентов работают со своими физиотерапевтами, и я кричу во весь голос. Это секрет такой терапии — надо говорить максимально громко, чтобы укреплять ослабленные голосовые связки. Сиобхан часто дает мне домашние задания, которые я выполняю, а потом звоню ей на автоответчик и выкрикиваю результаты.
После каждого занятия она выдает мне какую-нибудь газетную статью или другой материал, который я должен прочитать так громко, чтобы им насладился весь госпиталь «Маунт-Синай». Я получаю сегодняшний листок, сразу же начинаю читать и внезапно понимаю, что вгрызаюсь в текст моего обожаемого шурина Майкла Поллана. Статья касается его исследований, посвященных галлюциногенам. В тот же вечер я рассказываю об этом Майклу, добавляя в конце: «Наверняка парочка человек теперь попробует полечить свои переломы псилоцибином». Он определенно польщен.
Глава 13
Людный дом
В фазе быстрого сна я вижу причудливые кошмары и — изредка — приятные сновидения. В некоторых я не могу двигаться, меня парализовало. В других я полностью здоров, как в детстве. Такая ночная активность мозга в целом нормальна, но то, что случилось сегодня — уже нет. Я как будто впадаю в сон с открытыми глазами. Я не могу видеть то, что вижу. Это галлюцинация, иллюзия, нежеланное возвращение к состоянию сразу после операции. Если я закрою глаза и оно исчезнет, то я буду знать, что это просто кошмар. Закрываю глаза, и оно исчезает. Открываю — и оно снова тут, еще больше и страшнее: бородатое привидение с лицом, источающим салатовый свет, парит в ногах моей кровати. С моей точки зрения, это может быть волшебник, или Оби-Ван Кеноби, или сам Сатана, светящийся в темноте.
И тут я понимаю… это не Темный лорд, а просто Франк. Присутствие Франка в моей спальне символизирует все, что так мне ненавистно в нынешней ситуации. Пока вы сами этого не испытаете, никогда не сможете понять, насколько жутко, когда за тобой наблюдают во сне.
Франк, довольно приятный парень, — моя ночная сиделка. Страстный байкер, он приезжает на работу на своем «Харлее». Франк является в восемь часов вечера, на смену дневным сестрам. Таким образом я никогда не остаюсь один, что просто мучительно. Франк смотрит со мной хоккей или очередную серию «Острых козырьков». Когда я засыпаю, он устраивается в кресле за моей кроватью, натягивает на голову капюшон худи, пряча свои бакенбарды, и затыкает уши наушниками. От экрана телефона на его лицо падает призрачный отсвет, он переписывается в мессенджере с женой. Время от времени он поднимает глаза, чтобы убедиться, что я внезапно не испарился.
Посреди ночи я просыпаюсь и содрогаюсь от ужаса. Полусонный, я не могу понять, что это за Вельзевул в плаще с капюшоном устроился, скрестив ноги, в моей спальне. Он спокойно выдерживает мой взгляд и спрашивает: «Ну что, старик, пойдем отлить?»
Так продолжается день за днем. В восемь утра приходит дневная смена. Мне помогают почистить зубы, причесаться и одеться, и мы отправляемся в отделение реабилитации. Такое впечатление, что мои сиделки заняты своего рода бизнесом, цель которого — восстановление моего здоровья. Они следят за каждым моим занятием и подбадривают меня.
Сегодняшняя тренировка закончена, и моя сиделка Белинда со скоростью автогонщика везет меня по людным
