Вальтер Беньямин - Московский дневник

В вестибюле санатория мне встретилась Ася, и сразу же, с другой стороны, подошел Райх. Ася шла принимать ванну. Все это время я играл в ее комнате с Райхом в домино. Потом пришла Ася и рассказала о перспективах, открывшихся для нее сегодня утром, о возможности получить место помрежа в одном театре на Тверской, где два раза в неделю играют для пролетарских детей123. Вечером Райх был у Иллеша. Я с ним не пошел. Около одиннадцати он появился у меня в комнате; но идти в кино, как мы планировали, было уже поздно. Краткий, ничем не кончившийся разговор о трупах в дошекспировском театре.

20 января.

С утра я довольно долго писал у себя в комнате. Так как Райх в час должен был по своим делам быть в редакции энциклопедии, я хотел воспользоваться этой возможностью, чтобы побывать там, не столько чтобы протолкнуть свою статью о Гёте (на это я совершенно не надеялся), сколько чтобы последовать предложению Райха и не быть беспечным в его глазах. Ведь в противном случае он мог бы объяснить отклонение статьи о Гёте моим бездействием. Я с трудом мог сдержать смех, когда оказался наконец перед ответственным профессором. Едва он услышал мое имя, как вскочил, вытащил мою статью и вызвал на помощь секретаря. Тот принялся предлагать мне статью о барокко.

Неизвестный фотограф. Без названия (Фотография ВЦИК (?). Снятие памятника Александру III на Пречистенской набережной). 1918 г.

Я потребовал сохранения за мной статьи о Гёте в качестве условия любого дальнейшего сотрудничества. Потом я перечислил свои публикации, намекнул, как инструктировал меня Райх, о своем состоянии, и как раз в тот момент, когда я об этом говорил, вошел Райх. Однако он не подошел ко мне и беседовал с другим сотрудником. Мне пообещали дать ответ через несколько дней. Потом нам с Райхом еще долго пришлось ждать в приемной. Наконец мы пошли; он рассказал мне, что в редакции подумывают о том, чтобы поручить статью о Гёте Вальцелю124. Мы шли к Панскому. Невероятно – но все же возможно, – что ему, как мне потом сказал Райх, двадцать семь лет. Поколение, делавшее революцию, стареет. Похоже, что со стабилизацией в их жизнь вошел покой, даже равнодушие, что обычно бывает в преклонном возрасте. Между прочим, Панский совсем не радушен, и о москвичах вообще этого не скажешь. Он пообещал показать мне в следующий понедельник несколько фильмов, которые я хотел посмотреть до того, как начать писать статью против Шмитца, которую мне заказал «Literarische Welt». Мы пошли есть. После еды я отправился домой, потому что Райх сначала хотел поговорить с Асей один. Позднее я зашел на час и пошел потом к Бассехесу. Вечер у банковского начальника Максимилиана Шика был разочарованием в том смысле, что я остался без ужина. Днем я почти ничего не ел и совершенно изголодался. Так что я совершенно бесстыдно набросился на выпечку, которую подали к чаю. Шик из очень богатой семьи, учился в Мюнхене, Берлине и Париже и служил в русской гвардии. Теперь он с женой и ребенком живет в одной комнате, из которой, правда, с помощью перегородок и портьер сделаны три. Это, должно быть, очень хороший пример того, кого здесь называют «бывшими людьми». Он является таковым не только в социологическом отношении (как раз в этом он подходит не совсем, потому что занимает достаточно привлекательный пост). Характеристика «бывший» относится к продуктивному периоду жизни. Он писал стихи, например в «Die Zukunft»125, и статьи в совершенно забытых в наши дни журналах. Однако он верен своим пристрастиям, и в его кабинете находится небольшая, но тщательно подобранная библиотека французских и немецких авторов XIX века. Он сказал, сколько стоили некоторые, очень ценные из этих книг, и стало ясно, что для продавца они были просто макулатурой. За чаем я попытался получить от него информацию о новой русской литературе. Мои усилия были совершенно напрасными. Его понимание не идет дальше Брюсова. При этом постоянно присутствовала маленькая, очень милая женщина, по которой было видно, что она не работает. Но книгами она тоже не интересовалась, и было кстати, что Бассехес немного занимался ею. За некоторые любезности, которые он ожидает от меня в Германии, он осыпал меня дешевыми, неинтересными детскими книгами, от части из них я не мог отказаться. Лишь одну я взял с удовольствием, она, правда, ценности тоже не представляет, но довольно красива. Когда мы уходили, Бассехесу удалось заманить меня обещанием показать кафе, где собираются проститутки, пройтись до Тверской. Правда, в кафе я не увидел ничего особенного, но по крайней мере поел еще холодной рыбы и крабов. В роскошных санях он довез меня до пересечения Тверской и Садовой.

21 января.

Это день смерти Ленина. Все увеселительные заведения закрыты. Но для магазинов и конторских служащих выходной перенесен, из-за «режима экономии», на следующий день, субботу, когда рабочий день и без того сокращен наполовину. Рано утром я поехал к Шику в банк и там узнал, что на субботу был намечен визит к Мускину126, чтобы я посмотрел коллекцию детских книг. Я поменял деньги и поехал в Музей игрушки.

На этот раз я продвинулся на один шаг. Мне пообещали дать во вторник ответ насчет фотографий, которые я хотел заказать. Но потом мне показали отпечатки с имеющихся негативов. Поскольку они стоят гораздо дешевле, я заказал штук двадцать отпечатков. И в этот раз я с особым вниманием изучал глиняные игрушки из Вятки. – Накануне, как раз когда я уходил, Ася предложила в два часа дня пойти с ней в детский театр, находящийся на Тверской, в кинотеатре «Арс». Но когда я туда пришел, в театре никого не было; я понял, что в этот день представление, скорее всего, не состоится. Наконец, со словами, что театр закрыт, служитель выставил меня из вестибюля, где я грелся. Простояв еще некоторое время на улице, я дождался Маню, которая принесла мне записку от Аси. В ней говорилось, что она ошиблась, и спектакль будет не в пятницу, а в субботу. После этого я с Маниной помощью купил свечи. От работы при свечах мои глаза сильно воспалились. Поскольку я хотел сэкономить время для работы, я пошел не в дом Герцена (который, впрочем, в этот день мог быть закрыт), а в столовую поблизости. Еда была дорогой, но неплохой. Дома же я занялся не статьей о Прусте, как предполагал, а писал ответ на плохой и наглый некролог Рильке, сочиненный Францем Блайем127. Потом я прочел его у Аси, и сказанное Асей побудило меня в тот же вечер и еще следующим днем переработать его. Между прочим, она чувствовала себя не очень хорошо. – Потом я ел с Райхом в том же ресторане, где обедал. Он впервые был там. Потом мы пошли по магазинам. Вечером он до половины двенадцатого был у меня, и мы затеяли разговор, во время которого рассказывали друг другу, что мы читали в детстве – то, что осталось в памяти. Он сидел в кресле, я лежал на кровати. Во время этого разговора я обнаружил, что я уже мальчиком читал не то, что было обычным для сверстников. «Новый друг немецкой юности» Гофмана было почти единственным типичным детским изданием, которое я читал. Ну и, конечно, замечательные тома Гофмана, «Кожаный чулок», античные легенды Шваба. Но я не прочел больше одной книги Карла Мая, не был знаком с «Борьбой за Рим», как и с морскими романами Верисхефер128. И я прочел всего одну книгу Герштекера, в которой была довольно дурманящая любовная история (или я взялся за нее как раз потому, что слышал, будто в ней есть такое), это «Арканзасские ходики». К тому же я обнаружил, что всем моим знанием классической драматургии я обязан нашему литературному кружку129.