Уинстон Черчилль - Мои ранние годы. 1874-1904

В положенный срок вернулся сэр Биндон Блад. В англо-индийских делах он собаку съел, и ему удалось образумить бунервалов, практически никого не отправив на тот свет. Он любил этих диких туземцев и умел находить с ними общий язык. Патаны — странный народ. У них уйма ужасных обрядов и зверских способов мести. Они охотно вступают в торг, и если им внушить, что вы достаточно сильны и намерены говорить на равных, то не трудно прийти с ними к соглашению с помощью дипломатии, а вернее — хитрости. Итак, с бунервалами сэр Биндон Блад отлично сладил. Была всего одна стычка, в которой его адъютант лорд Финкасл и еще один офицер, проявив настоящее геройство, вырвали из вражеских лап раненого товарища, за что получили Крест Виктории. И вот он возвращается, мой старый дипдинский друг, генерал и главнокомандующий, в окружении штабных и свитских, среди коих и его юные герои.

Сэр Биндон Блад являл собой поразительную картину в этих девственных горах, среди буйных дикарей, вооруженных ружьями. В форме, верхом, со знаменосцем и кавалькадой, он выглядел куда внушительнее, нежели в тихой и уютной Англии. Он перевидал множество британских и индийских армий в военной и мирной обстановке и к любой ситуации подходил без иллюзий. Он гордился, что был прямым потомком известного полковника Блада, который в царствование Карла II пытался с вооруженными сообщниками похитить из лондонского Тауэра королевские регалии. Об этом пишут в книгах по истории. Полковника арестовали в воротах Тауэра с сокровищами в руках. Обвиненный в государственной измене и еще нескольких тяжелых преступлениях, он был оправдан и немедленно назначен командующим личной охраной короля. Столь неожиданный поворот дел позволил недоброжелателям заподозрить, что сам монарх потворствовал изъятию королевских регалий из Тауэра. Известно ведь, что в те трудные времена король сидел без денег, а Европу уже наводнили предшественники мистера Аттенборо. Как бы то ни было, сэр Биндон Блад считал эскападу своего предка самым славным событием в своей семейной истории и потому питал теплые чувства к патанам индийского пограничья, которые до тонкостей поняли бы случившееся и воздали бы дань безграничного восхищения всем участникам инцидента. Собери генерал все этих патанов вместе и изложи свою историю по радио, не понадобилось бы трем бригадам и бесконечным вереницам мулов и верблюдов мучительно одолевать горы и почти безлюдные нагорья, где мне предстояло провести несколько недель.

Генерал, уже тогда ветеран, жив и здравствует по сей день. В той кампании он перенес единственное потрясение. Из прибывшей к нему депутации старейшин вдруг выскочил какой-то фанатик и бросился на него с ножом, а разделяли их ярдов восемь. Восседавший на лошади сэр Биндон Блад выхватил револьвер — мы-то думали, что у дивизионного генерала это просто пугач, — и застрелил врага чуть ли не в упор. Нетрудно представить, каким восторгом преисполнилась наша армия, включая самого неприкасаемого мусорщика.

Я не ставлю своей задачей описывать кампанию. Как известно, у меня уже есть о ней книжка. К сожалению, в продаже ее нет. Сейчас лишь кратенько изложу ход событий. Три бригады Малакандской действующей армии проследовали через упомянутые мной долины, потрясая оружием перед аборигенами и здорово их утесняя — забирая скот на довольствие, выкашивая посевы на фураж. Сопровождавшие войско политические советники с белыми петлицами на воротниках вели нескончаемые переговоры с вождями, муллами и прочей местной элитой. Боевые офицеры ненавидели этих политкомиссаров. Считали, что они только мешают делу: наводят какие-то мосты в ущерб престижу Империи, и все тихой сапой. Их обвиняли в страшном преступлении: «нерешительности», а попросту говоря, в стремлении удерживать нас от пальбы до последнего. С нами был блистательный политический советник, некто майор Дин, которого на дух не выносили, потому что он постоянно предотвращал военные столкновения. Мы предвкушаем жаркое дельце, пушки заряжены, все дрожат от нетерпения, и тут налетает этот майор Дин — а с какой стати он майор? обыкновенный политикан — и дает отбой. Ясно, что все эти первобытные вожди были его добрыми друзьями, а то и кровными родичами. В общем, не разлей вода. Между стычками они толковали с ним как мужчина с мужчиной, как кунак с кунаком, а с генералом сходились как разбойник с разбойником.

Мы тогда еще ничего не знали об отношениях между полицией и чикагскими бандами, но они, должно быть, строились на том же — на полном взаимопонимании и глубоком презрении к таким вещам, как демократия, меркантилизм, нажива, бизнес и всяческая серятина. Мы же только и ждали момента, когда нам будет позволено разрядить ружья. Не для того мы тащились в этакую даль и сносили зной и неудобства, порой мучительные — горячий воздух можно было поднимать руками, он давил на плечи, как тяжелый рюкзак, до мути сжимал голову, — чтобы присутствовать при бесконечных тайнственных собеседованиях политических советников с угрюмыми, кровожадными туземцами. При этом мы сознавали, что среди врагов тоже есть горячие головы. Им не терпелось стрелять в нас, как нам не терпелось стрелять в них. И тех и других держали в узде, по-ихнему говоря, старейшины (а на современный манер — «старая банда») и интриговавшие у нас на глазах политические советники с белыми петлицами. Однако, как всегда и бывает, кровожадное начало победило. Дикари пошли супротив своей «старой банды», и политическим советникам не удалось их утихомирить. Полегла тьма народу, и Имперскому правительству пришлось назначать пенсии вдовам наших павших героев; многие получили тяжелые увечья и потом до гробовой доски скакали на костылях; всех это очень будоражило, а счастливчиков, которых не убило и не покалечило, страх как веселило.

В этой ернической форме я хочу донести до читателя мысль о терпении и мудрости правительства Индии. Оно исключительно терпеливо, так как знает, что, если скверная ситуация разрешится наисквернейшим исходом, никому не поздоровится. И его задача — избегать таких печальных развязок. Это уравновешенное правительство, связанное законами, оплетенное паутиной договоренностей и личных отношений; оно считается не только с мнением палаты общин, но и с множеством чисто англо-индийских ограничений, примиряя величайшее понятие либерального гуманизма с дотошным бюрократическим крючкотворством. Так и должно быть устроено общество в мирное время: огромная сила на стороне правителей и бесчисленные препоны, чинимые ее применению на местах. И все же время от времени будут происходить сбои и так называемые «печальные недоразумения». И одному из таких «недоразумений» я посвящу следующие несколько страниц моего рассказа.