Федор Фомин - Записки старого чекиста

И они уже готовы были согласиться на это. А тут, оказывается, готовился контрреволюционный переворот…

Еще и еще раз пересматриваю сообщения. Отобрал сводки, где говорилось о главарях заговора, и в адресном столе навел справки об этих людях. Оказалось, что все указанные фамилии и адреса соответствуют действительности. Но что из себя представлял каждый из главарей, было неизвестно.

— Как хотите, Александр Григорьевич, — сказал я Грозному, — но мне что-то не верится в существование такой организации… А вы хорошо знаете этого нештатного сотрудника?

— Он у нас недавно. Зарекомендовал себя неплохим помощником: деятельный, находчивый, старательный. Нет оснований не доверять ему.

— И тем не менее проверить необходимо… Если вы настаиваете на аресте подозреваемых, то я дам санкцию на арест штаба (восьми человек), но только с тем, чтобы немедленно допросить их и выяснить, насколько это все серьезно. Допрашивать будем сами.

…Дежурные чекисты вводят в кабинет полного человека, лет пятидесяти пяти. Грозный спрашивает:

— Как ваша фамилия?

— Алхазов.

— Так вот, Алхазов, точнее, бывший князь Алхазов… — начал он. Но арестованный, мотнув головой, перебил его взволнованно скороговоркой:

— Какой князь? Никакого князя не знаю! Что ты говоришь, товарищ начальник?

— Подождите, не перебивайте. Нам известно, — продолжал Грозный, — все о вашей деятельности.

153

В ваших же интересах не запираться и рассказать правду о вашей организации.

— Какая организация?! — Алхазов говорил с сильным восточным акцентом, и, оттого что волновался, слова его были не совсем понятны. — Ты сам, начальник, князь? Да? Нет, не князь… А почему я князь? — видимо, этот титул более всего задел Алхазова.

— Кто вы такой и чем занимаетесь? — вмешался я.

— Я бедный кавказский еврей. Живу здесь, в Симферополе, и торгую. Меня здесь все знают. Спросите кого угодно. У меня была лавка, совсем маленькая — торговал фруктами и водой. Пятнадцать лет держал, а теперь уже два года не торгую — больной я. Совсем больной, почки лечить надо. Вот мои рецепты.

Из бокового кармана «князь» Алхазов стал вытаскивать бумажки — многочисленные рецепты и больничные справки.

Я спросил, знал ли он таких-то, и назвал по фамилиям других арестованных из штаба «Крымповстанкома».

— Никогда не слышал, никого не знаю, — отвечал Алхазов.

— Есть ли у вас, Александр Григорьевич, к нему еще вопросы? — обратился я к Грозному.

Тот отрицательно качнул головой.

Я велел увести арестованного.

Следующим привели высокого парня в кожаной тужурке — «начальника штаба», как значилось в сообщении. Он оказался шофером из гаража Крымревкома, не раз подвозил меня с заседания ревкома на работу или домой.

— Что ж, будем еще допрашивать? Грозный был смущен и подавлен.

— Чего уж тут, — сказал он. — Вижу, что все это состряпано нечистыми руками.

Грозный только виновато развел руками и тут же попросил меня подписать ордер на арест нештатного сотрудника, оказавшегося аферистом.

— Охотно подпишу этот ордер. Немедленно займитесь им. А арестованных надо сию же минуту освободить.

Люди тотчас же были освобождены из-под стражи, каждому из них мы принесли свои извинения.

Провокатора арестовали в ту же ночь. По договоренности с председателем военного трибунала группы войск Крыма его дело передали одному из наиболее опытных следователей. Поскольку это был наш нештатный сотрудник, мы не хотели сами вести следствие, чтобы исключить малейшую возможность необъективного подхода к делу.

Тщательным расследованием было установлено, что этот провокатор ходил по квартирам родственников белых офицеров и контрреволюционеров из числа высланных на Север, получал от них деньги, вещи, продукты якобы для передачи. Военный трибунал приговорил его к высшей мере наказания — расстрелу.

Мы созвали специальное совещание оперативного состава Крымчека, на котором А. Г. Грозному по материалам этого дела поручено было выступить с докладом.

Этот случай, пусть и единичный, показал, что наряду с честными и самоотверженными людьми, добровольно помогавшими органам ВЧК, к нам проникали и такие провокаторы. Нам пришлось сделать серьезные выводы из всей этой истории. Еще раз убедились мы в глубокой правоте В. И. Ленина и Ф. Э. Дзержинского, учивших с величайшей осторожностью подходить к заявлениям и сообщениям, поступающим в наши органы.

Конференции трудящихся

Ф. Э. Дзержинский считал необходимым для укрепления связей с трудящимися, чтобы руководители органов ВЧК — ОГПУ регулярно выступали перед массами, устраивали конференции. Кроме того, он предлагал широко освещать работу чекистов в печати, разумеется не разглашая при этом то, что не подлежало разглашению.

Летом 1920 года я впервые побывал на такой конференции в Одессе. Ее решили провести в клубе совторгслужащих. Когда я пришел в клуб, меня встретил председатель Одесского губчека М. А. Дейч, который был организатором конференции. Пригласил в президиум. Свободных мест в обширном зале уже давно не было. Даже все проходы были заполнены до отказа.

— Смотрите, — сказал я Дейчу, — яблоку упасть негде. А кто-то еще сомневался: не пойдет-де народ, при пустом зале будем проводить конференцию… До начала четверть часа осталось, а народ все идет и идет. Это хорошо!

— Хорошо-то хорошо, а вот как мы высидим при такой скученности? Ведь никто и часу не выдержит в этой духоте.

И решительно добавил:

— Надо перенести конференцию в оперный театр. Там места всем хватит.

Это предложение Дейча было поддержано всеми членами президиума. Люди хлынули в оперный театр, где был самый большой зал, но и он едва-едва вместил всех желающих попасть на конференцию.

М. А. Дейч вышел на трибуну и начал доклад. По существу, это был отчет губчека о работе за последние несколько месяцев перед трудящимися города Одессы. Дейч рассказывал о том, как одна за другой были раскрыты и обезврежены контрреволюционные организации в городе и его окрестностях.

Слушали его внимательно. Но едва только Дейч касался мер наказания, вынесенных коллегией губчека, из ближайших рядов раздавались отдельные выкрики: «Позор! Позор!». Дейч не обращал на них внимания и невозмутимо продолжал доклад. Мы знали, что эти выкрики принадлежат эсерам и меньшевикам.

Но вот в один из самых кульминационных моментов доклада выкрики получают поддержку в разных концах зала. Видимо, крикунам удается создать обстановку, которой бессознательно начала поддаваться какая-то часть аудитории.