Джек Майер - Храброе сердце Ирены Сендлер

Всем полякам, как находящимся под протекторатом Немецкого Рейха гражданам, гарантируется сохранение всех прав. Также гарантируется соблюдение всех прав еврейского населения, включая имущественные права и право на личную безопасность.

Все принадлежащие евреям коммерческие предприятия должны быть переданы под управление немецких «попечителей», которым предписывается немедленно уволить всех работников еврейского происхождения. Евреи лишаются права на пенсионные выплаты. Еврейские «администраторы» жилых домов, принадлежащих евреям, увольняются со своих постов. Евреи-домовладельцы лишаются прав на принадлежавшую им недвижимость. Лицензии на ведение коммерческой деятельности будут выдаваться только тем, кто сможет доказать свое арийское происхождение. Еврейские торговые точки имеют право находиться только на улицах, населенных евреями.

Немедленно провести полную перепись населения.

В город вошел Вермахт, и улицы Варшавы сразу же окрасились в зеленый цвет, наполнившись солдатами, грузовиками и оружием. Некоторые жители вышли посмотреть на парады, а 5 октября – и на самого Гитлера, приехавшего в Варшаву отметить свою победу, но в основном варшавяне старались избегать любых контактов с захватчиками, наблюдая за ними из-за задернутых занавесок. Магазины так и не открылись. А трамваи продолжали стоять в депо на Мурановской площади, всего в нескольких кварталах от умшлагплатц, железнодорожного товарного двора, куда каждый день прибывали все новые и новые поезда с оккупантами.

Новая власть начала с акта милосердия: армейские полевые кухни начали раздавать населению горячий суп с черным хлебом. О местах раздачи еды немцы сообщали с медленно курсирующих по улицам Варшавы бронемашин. В небе над городом кружил самолет, и Стефан сказал, что он, наверно, фотографирует побежденную столицу и ее жителей для архивов Тысячелетнего рейха[40]. Стефан каждый день провожал Ирену на работу, стараясь не встречаться взглядами с солдатами Вермахта, марширующими по булыжным варшавским мостовым.

– Я ожидал, что это будут какие-то сверхчеловеки, – сказал Стефан, – а на самом деле сними с них форму и сапоги, и получатся почти такие же люди, как мы.

– Они нас ненавидят, – сказала Ирена. – Они смотрят на нас, и видят в нас только животных.

Шагая по Сенной улице к конторе Ирены, они приблизились к очереди за бесплатным супом, состоящей из сотен поляков с кружками и жестяными мисками. Сначала все было спокойно, но потом совсем рядом с немецким армейским фургоном вдруг поднялся шум. Кто-то из поляков в хвосте очереди показал на кого-то из стоящих впереди него и повторил по-немецки:

– Ein Jude! (Еврей! – нем.)

Два немецких солдата, не из Вермахта, а из Einsatzgruppen[41], отряда спецопераций СС, среагировали немедленно. Один из эсэсовцев[42] выдернул из очереди бородатого еврея и его жену и презрительно сказал им что-то по-немецки.

– Не останавливайся, – сказал Стефан и, положив Ирене на спину ладонь, подтолкнул ее вперед.

– Но, Стефан, эти люди…

– Это евреи.

Договорить Стефану не дал пистолетный выстрел. Ирена попыталась повернуться, но Стефан твердой рукой заставил ее ускорить шаг.

– Не смотри! Просто шагай вперед.

Дальше они шли молча. Ирена сердилась на Стефана, но гораздо больше на себя. С детства она соблюдала родительский завет защищать тех, с кем поступают несправедливо. Особенно крепко засел у нее в памяти эпизод, когда приверженность этой родительской философии привела к небольшому кровопролитию. Ирене тогда было лет 13, и она вступилась за единственную в классе еврейку – Рахелу, стеснительную, замкнутую девочку с темными, постоянно свалявшимися волосами, которая каждый день приходила в школу в одних и тех же самодельных крестьянских чоботах.

Она ясно помнила этот теплый весенний день, в такие дни всегда кажется, что ничего плохого произойти просто не может. Проходя через парк, Ирена увидела, что на Рахелу напали две крепкие девчонки. Не задумываясь, она бросила на землю свой мешочек с завтраком, запрыгнула на спину той, что покрупнее, и принялась изо всех сил молотить ее по голове. Другая сдернула Ирену со спины подруги, а потом обе принялись метелить ее, повалив на землю. Ирена пыталась вдохнуть, но ничего не получилось, в глазах потемнело, и она потеряла сознание.

Внезапно солнечный свет появился снова, она открыла глаза и увидела над собой лицо учителя истории профессора Пикатовского (среди школьников он проходил под кличкой Пика), сторонника правых взглядов и поклонника Романа Дмовского. Пику откровенно бесили социалистические убеждения Ирены, и он не раз унижал ее, говоря об этом перед всем классом. Но она и не думала сдаваться или извиняться. Сейчас он, впившись жирными пальцами в предплечья Ирены, резким движением поднял ее с земли и поставил на ноги.

– Безнаказанно это вам, паненка, не пройдет.

По окончании занятий Ирена в тот день ждала в школьном коридоре, пока к ней не подошла учительница словесности, молодая женщина, работавшая в школе совсем недавно. Она жестом пригласила Ирену в класс и закрыла дверь.

– Зачем ты устроила драку?

Ирена рассказала ей про Рахелу, про нищету, в которой ей приходится жить, про оскорбления, которые она выслушивает, про избиения… Кто-то ведь должен попытаться восстановить справедливость! Учительница остановила ее на полуслове, и Ирена приготовилась услышать, какое ей полагается наказание.

– Ты все сделала правильно, – сказала учительница, а потом похлопала Ирену по плечу и распахнула перед ней дверь кабинета. Ирена была просто ошарашена. Вместо кары к ней пришло спасение.

После этого инцидента некоторые одноклассники возненавидели Ирену и стали обзывать ее «жидовской рабыней» и «тайной сестрицей Рахелы», другие стали ее избегать. Но и в самые тяжелые моменты она вспоминала своего отца, и в ушах у нее снова звучал его голос:

– Люди бывают только хорошие и плохие. Неважно, богаты они или бедны, какой расы или вероисповедания. Значение имеет только одно: хорошие они или плохие.

Снова в серьезные неприятности Ирена угодила в последний год учебы в школе, уже после того, как ее зачислили на юридический факультет Варшавского университета, куда женщин брали очень редко. И на этот раз сложности возникли с Пикой, который не переставал долдонить своим ученикам о том, что национальные меньшинства, т. е. венгры, цыгане, евреи и украинцы, «пожирают Польшу, как раковая опухоль». В этот год Ирена написала реферат о нацменьшинствах и озаглавила его «Как починить Польшу». В своей работе она заявляла, что в результате нарастающего и сопровождающегося инфляцией политического хаоса и дробления партий на сцену вышли правые националисты, обвиняющие во всех бедах нацменьшинства и сеющие в обществе панику и ксенофобию. Если этот курс не скорректировать, предупреждала она, Польша придет к нестабильности, военному перевороту и самоуничтожению. Ее кумир, маршал Юзеф Пилсудский, лидер революционного социалистического движения, не раз подчеркивал важность этнического разнообразия для Польши. Главным злодеем, с точки зрения Ирены, был Роман Дмовский, вождь националистического движения и Национал-демократической партии, ратовавший за централизованное, унитарное государство, в котором должны доминировать поляки. Он был убежден, что немцев и евреев следует выдворить из страны, а другие нацменьшинства должны ассимилироваться и «либо стать поляками, либо подвергнуться депортации».