Со взведенным курком - Иван Михайлович Мызгин
— Мой, конечное дело, а то чей же, вашбродь?
— Да-с… Не хочешь говорить правду — твое дело. Свезем тебя на опознание в твою волость. Ежели паспорт чужой — пеняй на себя! Будем судить как бродягу, проживающего по подложному виду. А может, того хуже? Может, ты человека убил и украл его паспорт? А?
Из шпионов — в убийцы!
— Да что вы, ваше благородие, какой же я убивец?
— Вот мы все выясним. Если врешь, сгниешь в тюрьме, юноша!
Побег
Через несколько дней меня и трех студентов вызвали в контору. Студентам выдали их чемоданчики, чайник. Мне возвращать было нечего: я был гол как сокол.
Отвели нас на вокзал. У перрона уже стоял пассажирский поезд. К нашему удивлению, нас ввели в первый от почтового обычный вагон третьего класса, очистили от пассажиров крайнее купе.
— Повезло вам, что не этапом отправили, — весело сказал высокий молодой жандарм — он был старший. — Мигом доедете и вшей не наберете.
Больше для вида, чем для настоящей изоляции от остальных пассажиров, жандармы не велели поднимать одну полку. Вот и все.
Такой оборот дела меня очень обрадовал: значит, не считают важным преступником. Ну, Петрусь, теперь не дремли!..
Поезд тронулся. Прощай, Либава-мачеха!
Студенты, должно быть, были парни состоятельные, в деньгах не нуждались. Почти на каждой станции жандармы бегали по их поручениям купить чего-нибудь то к завтраку, то к обеду, то к ужину. У меня прямо-таки слюнки текли — уже целые сутки я жил «наизусть». Чтобы не видеть, как вся компания то и дело принимается весело жевать, я повернулся на своей полке лицом к стене и притворился, что сплю.
Но студенты были не из тех, кому на такие вещи плевать.
— Слушай, приятель, — обратился ко мне один из них, — ты что, болен, что ли?
— Здоров, — неохотно процедил я.
— А чего ж ты ничего не ешь?
— Он же чист, как турецкий святой! — захохотал молодой жандарм.
Второй, с длинными усами и с медалью, тоже рассмеялся:
— Точь-в-точь святой! Ни у него, ни у нас ни копейки его денег нету.
— Что ж ты нам ничего не говоришь? — рассердился студент. — Эдак не годится. Мы же товарищи по несчастью. Ты, брат, так не доедешь. А ну-ка, слезай с полки, присоединяйся!
Я слез и присел к столику.
Дело шло к вечеру, и мои новые друзья собрались ужинать.
— Послушай, господин жандарм, — обратился к старшому тот самый студент, который предложил мне вступить в их компанию, веселый паренек со светлой, колечками, бородкой, в расстегнутой рубашке под студенческой курткой. — Купил бы ты на следующей станции бутылочку хлебного? Ну что нам шестерым от бутылки станет? Ровным счетом ничего. Только малость веселья прибавится.
Стражи ломались недолго: видать, сами были не прочь выпить на дармовщинку. На станции усатый жандарм сбегал в вокзал и, вернувшись, извлек из кармана своей шинели желанную бутылку.
— Только, господа, без шума, — попросил молодой жандарм. — Потише. Тогда все будет в порядке. И вам хорошо, и нам.
Приготовили ужин.
— А ну, служба, подсаживайтесь и вы. Артель так артель! А то через два дня будем дома, тогда всему аминь!
Студенты чокнулись с жандармами, выпили.
— А ты что же?
— Не пьющий, — со смиренным видом отвечал я.
— Ну-у?! — изумился другой студент, наголо бритый, сверкавший круглым черепом. — А ну-ка, дай-ка на тебя посмотреть. Первый раз непьющего вижу.
— Ты что, может, обет дал? — заинтересовался третий, здоровенный детина, которому было в пору в цирке гири поднимать. — Или маманька с папанькой не велят? Так ведь они не узнают. А эти дяденьки, — указал он на жандармов, — ничего им не скажут. Они мужики неплохие, — подмигнул он мне. — Мы на них не в обиде — что ж, служба у них такая. Жить-то надо…
Жандармам очень понравились слова студента — вишь, мол, даже «скубент» сочувствует нелегкой жандармской доле. Они скорбно вздыхали и поддакивали.
Поезд почему-то долго стоял.
— Ну что это — одна склянка?! — проговорил бритый студент, разглядывая бутылку на свет. — Словно ее и не было!
На этот раз ушел за выпивкой молодой жандарм. Второй сел за проходом у бокового столика. Двое студентов завели с ним какой-то игривый разговор, а тот, что с бородкой, уселся около меня и тихо спросил:
— Тебе ехать на родину можно?
— Нет, нельзя.
— Мы, брат, так сразу и поняли. У нас глаз наметанный. Ну, слушай. Ты уж бегал с жандармом за кипятком. Пойдешь и за покупками, уж мы устроим. Жандармы привыкнут, что ты телок, никуда от них не денешься. А там увидим. Мы с ребятами еще подумаем, как лучше тебе помочь.
— Спасибо, — от всего сердца сказал я.
В это время вернулся старшой.
— Скат у одного вагона меняют, вот и стоим. — Он водрузил на столик бутылку.
— Слушай, служба, — обратился к нему бородатый, — раз поезд пойдет еще не скоро, надо бы здесь продовольствием запастись. А то кто его знает, где утром будем, достанем ли что на завтрак. Да и кипяток нужен. А в помощь захватите вон Соколова. Пусть его ветерком продует, — может, он с нами все-таки выпьет. А, Соколов?
— Не, я не пьющий, — как можно застенчивее возразил я. — А помочь — чего ж, я помогу.
Наши стражи согласились, и вступивший на дежурство усатый жандарм, захватив меня, пошел на станцию. Я торжественно нес чайник. Щедро тратя чужие деньги, жандарм накупил всякой всячины и нагрузил меня, как заправского носильщика. Набрали кипятку. Потом мой провожатый, поколебавшись, купил еще бутылку водки, но строго наказал мне:
— Ты об ей никому не полслова. Слышь? А то все в лоск упьемся. Это на утро, когда завтракать будем.
После ужина я забрался на верхнюю полку, но мне не спалось. Ворочался, обдумывая, где и как мне удобнее сбежать. Что сообразят еще мои новые друзья-студенты? Главное — добраться до Москвы. Явки московские я хорошо помнил.
Утром после вчерашней выпивки поднялись все поздно. На небольшой станции снова мы с усатым жандармом сходили за кипятком и продуктами. Я, добросовестно входя в доверие, старался не отставать от него, чуть не наступая ему на пятки.
Жандармы наши час от часу, точнее от бутылки к бутылке, делались все мягче и дружелюбнее.
После завтрака усатый завалился на мою полку спать. Его начальник с веселым и довольным видом заступил «на пост» — уселся на обычном месте дежурного, на нижней боковой полке. Студенты прибрали объедки, бородач и атлет сели поближе к жандарму и, как вчера, принялись точить лясы. Я устроился у окна и