Красный Ярда - Георгий Гаврилович Шубин
— Ваш друг здоров, — разрешил сомнения Кудея доктор. — Я сразу понял, почему он прикидывается помешанным: ему нужен материал для рассказов.
Кудей облегченно вздохнул.
— Чем больше я узнаю вашего друга, — продолжал врач, — тем больше восхищаюсь им. Он отлично ладит с больными, словно специально учился этому. Из него мог бы выйти прекрасный врач-психиатр. Больные верят пану Гашеку, как господу богу, и беспрекословно слушаются его.
У Гашека тоже осталось самое приятное впечатление о больнице. Прощаясь с доктором, он сказал:
— Те несколько дней, что я провел в вашем заведении, были лучшими днями моей жизни. Я возвращаюсь в настоящий сумасшедший дом, где ни император, ни рейхсрат, ни правительство, ни партии не могут навести порядок.
Писатель вернулся в редакцию «Чешского слова» и, как ни в чем не бывало, приступил к работе. Он не успел еще придумать ни одного происшествия, когда заместитель шеф-редактора послал его в Ригеровы сады на митинг бастующих трамвайщиков.
Забастовщики шумно обсуждали план действий против предпринимателей. Национальные социалисты хотели сорвать забастовку. В то время, когда к митингующим подошел Гашек, держал речь один из боссов национальных социалистов — депутат Война. Этот штрейкбрехер был неплохим оратором, на его умение манипулировать словами и надеялись предприниматели.
Чем больше Гашек слушал демагогию Войны, тем больше убеждался, что надо сорвать выступление этого оратора. Он принялся забрасывать Войну репликами, вопросами… Тот стал заикаться, сбиваться и под свист и улюлюканье покинул трибуну.
На его место поднялся Гашек:
— Братья! Национальные социалисты и их лидеры — Клофач, Лысый, Стршибрный, Бурживал и выступавший здесь Война предают вас. Не верьте им! Они защищают своих хозяев от ваших кулаков, они ломают забастовку не за сребреники, а за паршивые трамвайные билеты, которые им бесплатно дают хозяева. Объединяйтесь, рвите свои цепи. Помогите себе сами, ничего другого я вам не советую!
Эта краткая речь была одобрена бастующими. Под их аплодисменты Гашек сошел с возвышения и скрылся в толпе.
Утром, едва войдя в редакцию, писатель услышал громкие голоса, доносившиеся из кабинета шеф-редактора Отакара Гюбшмана:
— Зачем вы послали его на митинг? Ведь он только что вышел из сумасшедшего дома! — рычал пан Гюбшман.
— Пан шеф, — оправдывался заместитель шеф-редактора. — Гашек в здравом уме и твердой памяти. Война дословно пересказал мне его речь — это не сумасшествие, а анархизм…
Мило улыбаясь, Гашек заглянул в кабинет.
— Вас-то мне и надо! — воскликнул Гюбшман. — Мне сейчас доложили, что вы сорвали наш вчерашний митинг. В своей речи вы изложили собственное мнение, а не мнение нашей партии. Я увольняю вас!
Вечером Гашек сообщил об этом Ярмиле. Она осыпала его упреками. Ярмила ждала ребенка, была очень нервной и раздражительной. Гашек решил отшутиться:
— Чем сердиться на меня, ты бы меня пожалела. Пан Гюбшман и его сотрудники устроили мне дефенестрацию… Да, да, — выбросили меня из окна на каток двора Сильвы Таруцци!
Ярмила гневно отвернулась…
В январе 1912 года скончалась пани Катержина. Сыновья еле-еле наскребли денег на похороны. Два с половиной месяца спустя после смерти пани Катержины у Гашеков родился сын. Писатель обрадовался маленькому Рихарду. Ярмила и ее родные втайне надеялись, что рождение ребенка переменит Гашека. Он очень гордился сыном, приглашал знакомых посмотреть Ришу, а однажды забрал его с собой на прогулку. Целый вечер он ходил с грудным младенцем по кафе и трактирам, показывал приятелям, и все дружно пили за здоровье обоих Гашеков. Перепуганная Ярмила искала их по всей Праге.
Риша подрос, ему потребовалась коляска. Тесть дал зятю десять крон, а теща — совет купить голубую коляску. Гашек ушел и долго пропадал. Вернулся он слегка навеселе. В руках у счастливого отца была прехорошенькая кукольная колясочка.
Взглянув на нее, супруги Майеры поднялись и вышли из дома, не сказав ни слова. Ярмила заплакала.
— Что ты натворил! — повторяла она сквозь слезы.
— Ничего особенного… Я обмыл коляску до ее покупки. Сначала я истратил две кроны, ведь и за восемь можно купить хорошую коляску. Три кроны я проиграл в марьяж, но ведь и за пять крон можно купить неплохую коляску…
— А потом у тебя остались деньги только на игрушку?
— Да. Мне стыдно было возвращаться домой с пустыми руками.
Несколько дней спустя Гашек опять ушел из дома и задержался. Подходя к дому, он не увидел в окнах света, решил, что Ярмила спит, и стал играть на губной гармошке. Никто не вышел ему навстречу. Предчувствуя несчастье и боясь поверить предчувствию, Гашек вынул ключ. Он долго не мог попасть в замочную скважину.
Гашек зажег свет, огляделся. Квартира была пуста, на столе лежала записка. Ярмила писала ему, что переехала к родителям, и просила больше не беспокоить ее. Мальчика будет воспитывать она сама.
Держа в руках записку, Гашек некоторое время бродил по квартире. Все его вещи были аккуратно сложены на своих местах, вещи жены и сына исчезли. Только у дверей одиноко стояла игрушечная коляска — он едва не упал, когда она подвернулась ему под ноги.
Гашек писал Ярмиле, подкарауливал ее на улице, умолял о встрече. Но она была непреклонна и не отвечала ни на его просьбы, ни на обещания начать все сначала.
Писатель отдал хозяину ключи от квартиры и начал кочевую жизнь.
Глава восемнадцатая
— Там каждый день что-нибудь происходит, а если не будет никакого шума, то мы его устроим сами, — пообещал Швейк.
Ярослав Гашек
Йозеф Лада услышал резкий звонок и неохотно направился к двери. Сейчас ввалится к нему какой-нибудь обиженный журналом субъект и начнутся нудные объяснения. Но в приоткрытую дверь просунулась толстая палка.
— Гашек! — облегченно вздохнул художник.
— На, Пепик! Бей меня, сколько душе угодно! — сказал писатель, протягивая палку Ладе. — Я теперь соломенный вдовец, — пояснил Гашек. — Пусти меня жить в кухню. Я буду спать на диване и писать рассказы. Напишу, постучу тебе в стенку, ты прочтешь и — сразу в номер. Обоим выгодно.
— А тебе не будут мешать наши друзья? Они как соберутся у меня в редакции, так их до ночи не выгнать. На шум даже соседи прибегают. И от жалобщиков покоя нет.
— Это меня не смущает. Сколько возьмешь за постой?
— Не дури, — сказал Лада. — Ложись спать. Спокойной ночи.
Утром Лада проснулся от громкого стука. Он выскочил на лестницу. Там стоял Гашек и со страшным грохотом приколачивал к двери, ниже таблички «Редакция журнала «Карикатуры», — свою. Она была черная, с серебристыми буквами, как кладбищенские надписи:
Ярослав Гашек
имперско-королевский писатель,
парижский концессионный прорицатель
и
