Куйбышев - Илья Моисеевич Дубинский-Мухадзе
Валериан Владимирович заметил это и пришел к офицерам в вагон побеседовать. Разговор он начал простым вопросом:
— Ну как устроились, товарищи? Задержались мы с вашими назначениями. Но, сами знаете, отвлеклись Симбирском. Не повезло нам.
И Куйбышев, не скрывая наших трудностей, рассказал о сложившейся на фронте обстановке, о предполагаемых для офицеров назначениях. Он сказал, что некоторым из них придется занять ответственные должности — командиров батальонов, полков, бригад, а может быть, и дивизий.
Валериан Владимирович разъяснил, что на должности командиров рот и взводов будут назначаться преимущественно унтер-офицеры. И тут же спросил у стоявшего рядом капитана:
— Как вы думаете, справятся они с ротой?
— Безусловно, — последовал уверенный ответ. — Наши унтер-офицеры, окончившие учебные команды да еще имеющие боевой опыт, — это вполне подготовленные младшие офицеры. Некоторые из них с успехом справятся в бою даже с батальоном. Недостает им только одного — общего развития.
— Вы хотите сказать — общего образования?
— Да, да, совершенно верно — образования. А вообще, русский солдат имеет свое, если так можно выразиться, национальное развитие, свои навыки, особенности.
— Иначе говоря, русскую смекалку? Это верно. Сейчас, после революции, у него есть возможность особенно полно раскрыть силу своего духа, показать глубину и тонкость русского ума.
Куйбышев говорил о русском народе с увлечением, с большой теплотой, с глубокой верой в его светлое будущее.
— Велика честь служить такому народу! — Тут же процитировал замечательные слова из обращения Герцена к русским офицерам: «Офицеры! За вами блестящие предания, за вами 14 декабря 1825-го! Великие имена Пестеля, Муравьева и Бестужева зовут вас к отмщению».
После недолгого молчания кто-то из офицеров сказал:
— А как, товарищ Куйбышев, будет с нашим вооружением? Доверят ли нам носить личное оружие?
Вопрос не был случайным. При демобилизации из армии офицеров разоружали. Те из них, которые привлекались в качестве военных инструкторов в Красную гвардию или позже во всевобуч, тоже не имели права носить оружие.
Вопрос о вооружении офицеров, назначенных на командные должности в части Красной Армии, обсуждался на одном из заседаний Военного совета. Некоторые возражали против этого. Тухачевский и Куйбышев были за выдачу оружия.
— Как, вы думаете, отнесутся красноармейцы к тому, что их командир будет управлять боем, не имея оружия? — говорил Куйбышев. — Да они сами дадут ему винтовку. Офицеров надо вооружить.
Такое решение и было принято на Военном совете армии. Утвердительно ответив на заданный вопрос, Валериан Владимирович заметил:
— Помните, оружие вам выдается для защиты Советского государства.
Надо было видеть, с какой радостью и нравственным удовлетворением мобилизованные офицеры получали шашки и наганы, подгоняли снаряжение. Они сразу как-то подтянулись, стали более уверенными.
В области тактики и оперативного искусства главная задача летом 1918-го состояла в том, чтобы перейти от «эшелонной войны» к свободному маневрированию на поле боя.
Первой армии впервые пришлось действовать в полевых условиях на симбирском направлении. Полк Инзенской группы, ранее действовавший в эшелоне, был переброшен на станцию Чуфарово. Он получил задачу вести разведку на широком фронте вне железной дороги.
Когда мы с Куйбышевым подъехали на паровозе, полк разгружался. Мы стали наблюдать за разгрузкой. Проходила она медленно. Красноармейцы с неохотой покидали обжитые вагоны. Но, как всегда, они балагурили, шутили.
Вот осторожно спускается по сходням пожилой, с бородкой боец. В руках у него настольная лампа с зеленым стеклянным абажуром. Боец подошел к откосу, постоял немного и с силой бросил лампу вниз.
— Эх! Какую вещь загубил! — сказал Валериан Владимирович. — Пригодилась бы в хозяйстве.
— Где оно, хозяйство-то? — ответил боец. — За Тамбовом. А воевать-то, чай, долго еще придется.
— А как долго?
— Да пока всю контру не перебьем.
— Верно, товарищ! Пока контру не сломим, домой возвращаться нельзя. А лампа что? Найдем и получше.
Эшелон разгрузился. Все лишнее выброшено. Порожняк отводится в тыл. На станции остаются лишь четыре вагона санитарной летучки с тремя сестрами милосердия. В конце платформы стоит группа женщин. Это жены красноармейцев, жившие в эшелоне.
— Бабоньки, что же с вами прикажете делать? Удостоверения все получили? Тогда садитесь в следующий эшелон и катите домой. А то здесь и стрельба может случиться, ну и всякое другое. Сами понимаете — фронт, — говорит им Куйбышев.
— А мы стрельбы не боимся, обстреляны уже… Нам бы с полком, товарищ Куйбышев.
— Ишь, какие храбрые! А сестрами милосердия хотите остаться?
— Остались бы, да ведь медицину не знаем.
Переговорив со старшей сестрой, Валериан Владимирович возвращается к женщинам.
— Ну, кто хочет, идите в санлетучку, к сестре! Санитарки нужны.
Белорусский полк Инзенской дивизии отказался выступать на позиции. Он состоял в основном из красноармейцев-добровольцев, вступивших в армию по договору на шестимесячный срок. Когда декретом Советского правительства этот порядок был отменен, бузотеры и трусы взбаламутили полк.
— Ну что, начштарм, поедем «усмирять»?
— Поедем, Валериан Владимирович.
Я приказал выделить нам из комендантской роты взвод с пулеметом.
— Вряд ли он понадобится, — улыбнулся Куйбышев. — А впрочем, возьмем… для предосторожности. Только пусть держится подальше от нас.
Мы приехали в полк, столпившийся у своего эшелона.
Стоял шум, раздавались выкрики. Команды бледного командира никто не слушал.
Куйбышев поднялся на какое-то возвышение.
— Товарищи!
Шум продолжался.
— Товарищи! — еще громче крикнул Валериан Владимирович, помахав в воздухе кепкой.
Постепенно толпа успокаивалась. Раздались голоса:
— Тише! Тише!
Вскоре действительно наступила тишина.
— Что у вас здесь происходит? О чем, товарищи, шумите?
Молчание. Наконец доносится возглас:
— На фронт не пойдем!
— Воевать не хотите, боитесь? Ай да храбрецы! А нам такие и не нужны, которые воевать не хотят. Кто не хочет, клади винтовки, отходи направо, кто хочет — налево.
Толпа не двигается.
— Ну что же?
— Договор шестимесячный кончился, значит, все — по домам!
— Кто это говорит? Выйди, покажись всем! Не бойся.
От толпы отделился боец. Вид у него был растерзанный.
— Нет праву задерживать нас! — закричал он. — Шесть месяцев отслужили, и будя! Договор подписывали? Подписывали. Значит, все, выполняй! И опять же сахару уже неделю не получали. (Голоса: «Верно, не получали».) Ну и я говорю — не получали сахару. Вот, значит, и все. Правильно я говорю? (Голоса: «Правильно!»)
— Постой, постой, — обратился к нему Куйбышев. — Ты солдат?
— Солдат, с германской.
— В боях был?
— А как же.
— А с Красной Армией был в бою?
— Нет, пока не привелось.
— Ну, а если бы в эти шесть месяцев пришлось вступить в бой, бил бы противника?
— А как же!
— А за что бы ты дрался?
— Как за
