Виктор Баранов - Мы из СМЕРШа. «Смерть шпионам!»
Самсонов – старожил дивизии, приятный мужичок небольшого роста, с рыжеватыми пышными усами, бывший председатель колхоза – встретил Сазонова гостеприимно, с широкой улыбкой. Через несколько минут на столе стоял медный чайник; старшина, разлив чай, удалился со связным Сазонова, оставив их наедине. Хозяйственность Самсонова и его прижимистость во всем были известны всей дивизии. В роте у него был идеальный порядок: парные линейки, двуколки, фуры и несколько тачанок с походными радиостанциями содержались образцово. Лошади ковались исправно. В свою полевую кузницу он подобрал спецов высокого класса. Был у него один слесарь-лекальщик из Харькова, так тот мог делать все: от починки пулемета до ремонта дизельных моторов. Сколько раз пытались перевести его из роты в мастерскую артполка, но каждый раз Самсонов лично шел к замкомдиву по тылу и отбивал его из рук артиллеристов. Они ему даже обещали сразу дать звание старшины, но тот не согласился на посулы и остался в роте в звании ефрейтора.
На вопрос Сазонова – почему не видно личного состава, Самсонов ответил, что весь народ на озере Сулемы, откуда пытаются вытащить утопленные немцами грузы. Никто не знает, как это случилось, но во время их отступления колонна автомашин сбилась с пути и вышла к озеру, которое они пытались пересечь по льду, но первые машины сразу же провалились в воду, а колонна развернулась и отправилась в обратный путь, не пытаясь вытащить грузовики из озера.
Солдаты Самсонова, обнаружив утопленный транспорт, развили бурную деятельность по вытаскиванию его из озера. Заканчивая свой рассказ, Самсонов предложил Дмитрию Васильевичу посмотреть, как идут подъемные работы: «Сегодня решающий день – вчера закончили ладить деревянный ворот-лебедку». Через несколько минут они вдвоем сели в небольшие сани, рыжий конек рванул с места и, ныряя по маленьким ухабам наезженной дороги, через десять минут уже доставил их на берег озера. Тут кипела работа. Горели два костра; солдаты собрались около барабана с воротом, прилаживая к нему здоровенные колья. Поощряемая взглядами прибывших офицеров, эта ватага людей, движимых острым любопытством – что же везли немцы в грузовиках – и желанием поживиться чем-нибудь (хорошо бы шнапсу найти или винца в красивых бутылках), начали работать еще быстрее! Вот, скрипя и потрескивая в объятьях железного троса, барабан стал вращаться медленнее, трос натянулся и тревожно звенел как струна. Несколько солдат бросились на подмогу, как вдруг на ровной поверхности воды стала появляться черная от воды верхушка тента грузовика, потом его борта и уже через поток воды, была видна задняя подвеска колес. Когда тупорылый передок вышел из воды и пересек прибрежную полосу воды ворот остановил свое вращение, солдаты заголосили «ура». Дмитрий Васильевич был захвачен стихийным порывом солдат и тоже кричал с ними и их командиром. И вот открыли тент: кузов машины был завален ящиками. Вынули наугад первый металлический, откинули защелки, открыли крышку, а там... толстые, от руки заполненные журналы, намокшие от воды. Позвали знающего немецкий язык – им оказался ветврач роты с еврейской внешностью. Он долго вчитывался в журнал, другой, третий, потом заглянул в папку, вторую, пятую по счету...
– Это учет убитых и описание мест захоронения, копии похоронных свидетельств, направленных родственникам убитых, – пояснил ветврач. Невольное чувство уважения возникло у Сазонова к своим заклятым врагам. Ведь надо же! Они – немцы – аккуратненько записывают, когда, где и при каких обстоятельствах наступила смерть, чем награжден, кто вручал награду и где похоронен, с указанием топографических координат захоронения и фамилии капеллана, отслужившего молебен при погребении.
И каждый их солдат знает: если он будет убит в бою, его родных и близких известят, где и когда это случилось и в каком месте покоятся его останки, – это в какой-то мере его успокаивает (он не будет забыт!) и придает уверенности, что камрады из похоронной команды сделают все по заведенному ритуалу и он, как добропочтенный христианин, будет иметь на могиле свой персональный крест. Если разобраться, это и есть уважение к личности, ведь убитый был кому-то дорог, его любили как сына, отца, мужа! И его нет, но есть человеческая память, она живет долго и согревает сердца близких. И невольно в памяти ожили почти три года войны: могилы наших солдат, в основном братские, где лежат они, разутые и раздетые: обувь, телогрейки, шинели – все это добро снимала похоронная команда. Интересно знать, чей это был бесчеловечный приказ – раздевать донага убитых?! Нет уважения к мертвому – его не будет и к живому!
С такими невеселыми мыслями Сазонов молча сел в сани, и проницательный Самсонов как бы ответил на его мысли:
– Это же Европа, одним словом, культура, – и хлестнул прутиком рыжего коника.
Глава XI
СЕКРЕТЫ СЕЙФА
Через час Дмитрий Васильевич был у себя в блиндаже и, с удовольствием поедая обед, доставленный ординарцем из офицерской столовой, слушал своего любимца сержанта Калмыкова. Тот доложил, что звонили из «Смерша» армии, – проверка их отдела откладывается на неделю. Сазонов обрадовался этому известию и подумал, что за это время можно окончательно привести в порядок литерные дела: пересмотреть в них первичные материалы, поступающие от осведомления, составить справки по некоторым из них, направить в архив часть документации – в общем, много еще можно сделать за неделю. Он даже повеселел и приободрился от этой новости. Потом Калмыков рассказал, что приходил Бондарев и приказал принести ему дела общей переписки и литерные дела на два стрелковых полка, а также интересовался учетом по оперативным делам.
– Ну и что ты ему ответил?
– Я ему разъяснил, что, согласно инструкции секретного производства, утвержденной начальником Секретариата Главного управления «Смерш» полковником Мамуловым, со всеми делами можно знакомиться только в помещении и в присутствии секретаря отдела.
– А он?
– Очень рассердился и стал кричать на меня – угрожал загнать меня на полевую гауптвахту[18]. Я это выслушал и сказал ему, что напишу рапорт о его неправомочных требованиях, превышении прав и нарушении инструкции делопроизводства в отделе. После этого он выскочил за дверь, как ошпаренный, и я видел, как он побежал в политотдел к Кузакову.
Посмеявшись в душе над строптивостью Бондарева, Сазонов про себя отметил, что Калмыков стал самостоятельным, овладел этим сложным участком работы, и мысленно опять поблагодарил Лепина за этого надежного, работящего и умеющего постоять за себя помощника.
Вскоре позвонил Кулешов – просил принять его по делу снайперов. Сазонову даже стыдно стало: он совсем забыл, что это совсем «зеленый» оперработник и ему надо помогать, что это у него, наверное, первое самостоятельное расследование. И он вспомнил свои первые дела: неумелость в допросах, поспешность в выводах, отсутствие умения отделить главное от второстепенного, неуверенность в обращении со свидетелями и подозреваемыми... Много им было сделано разных ошибок, когда он только вступил на путь особиста. Но совесть его чиста – никогда, ни при каких обстоятельствах он не осквернил себя лжесвидетельством и приписками и, вопреки советам начальства, не придерживался обвинительного уклона, а старался установить истину.
