Записки спутника - Лев Вениаминович Никулин
Но пока караван был в Герате — сто лошадей бряцали сбруей, кусались и ржали вокруг дома, орали каракеши, жарился плов и стоял такой гам и рев, что матросы называли это место «сорочинский ярмарок».
«Баг-и-шахи» принадлежал богатому хану, феодалу, которого казнил эмир Абдурахман. Нижний этаж был построен еще при персах, а персы в последний раз были в Герате в XVIII веке при Надир-шахе. В нижнем этаже, в полуподземном зале жил «дженаби доктор саиб», доктор Дэрвиз. Здесь было всегда прохладно, потому что не было окон и каменный пол обильно поливали водой. И потому комната доктора была вроде клуба. Пахло аптекой — европейской аптеки в Герате не было, — доктор составлял сам лекарства при помощи нескольких мензурок, пробирок и аптечных весов. В весах кой-чего нехватало и успешно заменялось камешками и афганскими монетками. Лекарства не помогали и не вредили. Больные афганцы не уважали европейских лекарств, потому что «тот, который мудр и знает все лучше любого муллы», девяностолетний наместник утверждал, что афганцы вообще болеют от европейских лекарств. В подземный зал афганцы входили с опаской. Так в средние века входили в лабораторию алхимика. Мы же нагло сидели на столах и на кровати и на туземных сундуках, яхтанах и просто на каменном полу. Мы слушали гитару и песни матроса Никифорова и венские, довоенные «вицы» доктора Дэрвиза, которых никак не ценила Лариса Михайловна. Утром Дэрвиз, рыжий и голый, делал гимнастические упражнения по системе Мюллера, и афганский слуга Али считал приседания, выбрасывания рук и ног особым ритуалом утренней молитвы и отворачивался в почтительном ужасе. Вечером зажигали лампу-молнию, и как только начинал бушевать дикий ветер «афганец», сюда сходилось все население гератского консульства. Начинался вечер самодеятельного искусства, затем, когда стихал ветер, все переходили в сад. Сад был дико великолепен в своей азиатской запущенности. Половину его занимали виноградники. Виноград никогда не вызревал, потому что мы им не занимались и съедали его незрелым. Перед домом был четырехугольный бассейн и скамьи, но мы уходили в глубину сада. Там были четыре каменных четырехугольных возвышения для вечернего намаза. Справа и слева росли абрикосы, персики и сливы чудовищной величины. В саду под открытом небом, зимой и летом, жили наши лошади «Ширин», «Мальчик» и «Серый» и стоял экипаж времен Александра второго. Там же спал конюх Юсуф — териакеш, курильщик опиума (териака). Териакешом его называли не в обиду, а просто для отличия от другого Юсуфа, помощника повара. Юсуфу-конюху купили ливрею на гератском базаре. Собственно, это не была ливрея, а парадный мундир бывшего коменданта Кушки, генерал-лейтенанта царской армии. Мы задумывались над тем, оставить ли Юсуфу генерал-лейтенантские эполеты (они ему нравились), но, поразмыслив, решили их снять. Кроме лошадей фауну сада составляли дикая и злая горная птица гриф, которого назвали «курочкой», и ручной горной джейран, который ловко бил рожками грифа. Затем жили змеи, которых мы не трогали, и вечером забегали шакалы. Они прибегали с гор, пролезали сквозь дыры арыков в ограду сада. Вечером когда на галлерее и верхнем зале не было людей, шакалы бегали мимо чайных столов. Ограда нашего сада упиралась в горный хребет, за хребтом был север, Кушка, советская страна. Большая северная звезда мигала над хребтом. Мы обращали к ней взгляд, пока месяц за месяцем протекало наше Гератское заточение. Оно разъедало нас, как ржавая вода арыков разъедала металл. Меланхолия, фатализм, вековая неподвижность афганского быта в конце концов действовали на нас. Человек жил год и два года в средних веках, затем выходил из себя и посылал трагические радиограммы через Кушку в Кабул и Ташкент и Москву и требовал отозвания и в конце концов уезжал почти самовольно. Я напоминаю читателю, что действие происходило больше десяти лет назад, в одной из самых отсталых афганских провинций; сюда черепашьим ходом шли и пока не дошли кабульские реформы. И потому, когда уже невозможно было смотреть на стены Герата, долину и горы, — мы смотрели на северную звезду. Мы обращали к ней взгляд и в тяжкие бессонные ночи, когда почти потеряли надежду увидеть свою страну. Но в первые дни на территории «Высокого и независимого Афганистана» никто не думал о грядущих опасностях и невыносимом однообразии и монотонности гератской жизни. Дикий юг, передвижение во времени на пять веков назад — все было внове и все было интересно путешественникам. Афганские солдаты и шпионы с изумлением смотрели на этих одержимых чужеземцев, весельчаков, распевающих до полуночи песни, на жену «сафир саиба» посла, одобряющую пляски простых «сипаи», то-есть матросов охраны представительства.
Был конец Уразы — шестинедельного поста у мусульман — и мы должны были присутствовать на торжественном дурбаре — собрании по случаю его окончания. Но прежде чем отдаться во власть ужасающему великолепию дурбара, я расскажу одну короткую и правдивую историю.
Нельзя сказать, чтобы дженаби-доктор-саиб, доктор
