Людмила Гурченко - Люся, стоп!
И потому, когда началась новая американская кампания по сбору денег у богатого населения эмиграции, я за этим смотрела со стороны. Думала, а нет ли там еще одного Шубина? А их там оказалось много. Офис в Лос-Анджелесе. Предлагаются трех-четырехдневные морские круизы со встречей Нового года на корабле. Арендовано два больших океанских лайнера. Даты указаны. «Неслабая» стоимость билетов указана тоже. Каюты распределены. Билеты проданы.
Ежедневно, помимо роскошного угощения и дорогих напитков, пассажиров будут «угощать» наилучшими артистами бывшей Родины. Такое бывает раз в жизни. Ко мне трижды приходил мужчина в черном костюме в белую полоску. В очках, какие носил Берия. Он у меня так и остался под кличкой Берия. Нужно было еще скрупулезно заполнить длинный договор. Пунктов много. Даже, если хотите, можно получить аванс. Гонорар огромный.
Приходит время вылетать в Нью-Йорк. Артисты молчат. Никто не «светится». Редко кто с кем-то переговаривается. Приближается дата вылета. Все отменили свои дела, гастроли, новогодние елки, концерты, заработки. Кто-то умный позвонил в Лос-Анджелес по всем многочисленным телефонам. Ха-ха! Такой фирмы уже нет. Ни слуху ни духу. Исчезла. Естественно, с деньгами всех пассажиров. Вот это была сенсация! И смех и горе. Это тебе не бензин разбавлять водой.
Ай да Берия! Какие честные немигающие глаза! Смотрел прямо, честно и страшно! «Из тысяч лиц узнал бы я мальчишку… но как зовут… забыл спросить».
Глава двенадцатая. Пойдемте в мое царство...
Много выступлений в концертах, в разных передачах на телевидении. В общих чертах жизнь продолжалась. Но с фантомными болями. Разве можно кому-нибудь поверить? Разве что на короткий промежуток. Но мое проклятое устройство — постоянство — било тревогу. Устройство… Как бы это… Короче, для меня наивысшая степень возбуждения прячется в супружеской верности. Как это и ни покажется старомодным сегодня. Может, это скучно. Но такое уж «устройство». Значит, не стоит нервничать о вещах, которые не подчинены моей воле и разуму. Предоставлю возможность событиям самим управлять собой. А там посмотрим.
Была у меня задумка. Хотелось спеть песни, которые стали наиболее близки мне именно в эти годы моей расстроившейся жизни. И хорошо бы их сопровождать монологами о любви, о профессии, о судьбе. Хотелось, ну и «хоти». Раньше я бы могла попробовать заинтересовать в этом телевизионное начальство. Теперь же надо было находить частных лиц, которых заинтересовала бы эта мысль.
Интересно, что «Песни войны», которые с восьмидесятого ежегодно показывают по ТВ в День Победы, никогда не вышли бы к зрителю, если бы…
Но все по порядку. Это история, которая никому не известна, кроме ее участников. Думаю, что вам, уважаемые читатели, будет интересно узнать, как рождается программа, которая вдруг становится такой нужной и современной. Вы заметили, — опять все то же «вдруг»?
В 1979 году я впервые была в Америке. Оттуда и приехала с единственным страстным желанием спеть «Песни войны». Одна режиссер, у которой я снималась как-то в музыкальной передаче, сказала, что у нее есть тридцать минут эфирного времени. И я могу спеть все, что хочу. Раздумывать мне было не нужно. Тут же, в тот же день, я вошла в то время, в ту жизнь, когда получали от папы треугольные письма. А в них ноты. Слова песен с папиными ошибками и с его личным синтаксисом. Одни троеточия. Понимай как хочешь. Тут, мол, у меня мои «раздумья». И, перевернув в памяти ворох военных песен с «раздумьями», я выстроила сюжет. Война в лирических песнях. Начало войны, песни на войне, Победа, возвращение с Победой в родной дом. Тридцать минут? Значит, только фрагменты песен. Но их же тогда еще, в восьмидесятом, все знали, помнили.
В моем, том первом, «Бенефисе» музыкальным редактором был Владимир Давыденко. Он-то и сыграл эту военную историю. Впервые в военной песне зазвучал рояль с синтезатором. Звукорежиссер Владимир Виноградов из аппаратуры «Тесла» выжал все! И «Тесла» родила звук, который сейчас выдает лучшая аппаратура. У режиссера в ГИТИСе были занятия. Мы ее ждали-ждали. И записали фонограмму втроем: Виноградов, Давыденко и я. Теперь как это снять? Вот тут и стоп. Есть две телекамеры. Меня усадили на диван. Рядом ширма, на которой развешаны фотографии моих родителей времен войны. И черный довоенный репродуктор. И все. Включили камеры, и я тридцать минут отбарабанила одним куском. Не получилось. Заведующий музыкальным отделом ТВ сказал, что сейчас уже никому не нужны «Песни войны». Да еще тридцать пять минут. Он предложил разрезать программу на «куски» и пустить эти куски в рубрике «Поют драматические актеры».
Я же чувствовала, что тут, в этой фонограмме, есть что-то очень, очень мое, пережитое, незаимствованное, рожденное на моей земле. Я не знала, где находится дирекция ТВ, какими тропками туда пробираться. Но терять нечего. Я телевидение, в общем, не подводила. Решила — пойду прямо в кабинет начальника Стеллы Ждановой. Ее все боялись. Она выслушала меня и сказала, что должна сама посмотреть материал. А потом прищурила глаз и спросила: а что вы это там такое написали, что мой журнал ходит по рукам и никак не вернется домой?
В марте-апреле 1979 года в журнале «Наш современник» было напечатано «Мое взрослое детство». Это «детство» мне тогда и помогло. Через несколько дней меня вызывает Жданова: «Понимаете, программа не получилась. Мысль хорошая, но то, как она преподнесена… Нет, так я вас на ТВ не выпущу. Я покажу материал всем нашим режиссерам, — что они скажут». Еще через несколько дней Стелла Ивановна предложила мне поработать с режиссером, которая снимала интересные музыкальные передачи. Я промолчала. «Или вы не любите режиссеров-женщин?» Я робко сказала, что работала с Евгением Гинзбургом. Она сразу изменилась в лице. У Гинзбурга тогда, после какой-то программы, на телевидении были неприятности.
Прошло время. Еще раз я была у нее. И она вдруг (опять это «вдруг»!) мягко и нежно сказала: «Я подумала… Хорошо, пусть снимает Гинзбург». Очень, очень интересная женщина. Наверное, это и есть продюсерское чутье. Все взвесить и вопреки своему личному пустить интересный материал в работу. Фонограмма попала к Евгению Гинзбургу. И конечно, сразу разговор начался с художника. Игорь Макаров.
Когда я впервые вошла в декорацию «Бенефиса-1», где Марис Лиепа танцует на корабле, какой-то мужчина в джинсах и высоких сапогах на шнурках вырисовывал буквы названия корабля. Кто же это? А когда он повернулся, — боже мой, — красавец! В «Песнях войны» Игорь Макаров так просто и грандиозно придумал декорацию! Как же впоследствии она бессовестно была растиражирована всеми, кто не имеет «своего». Простая площадка из досок. Как в войну. Когда сценой был кузов грузовика. И один стул. Венский довоенный стул.
