Никита Михалков - Территория моей любви

Меня, например, больше интересуют не слезы в глазах актера, а их рождение. Когда актер в драматической сцене не знает, что ему играть, он сразу плачет, и все охают: ох, как он играет! А у него просто легко текут слезы. Настасья Кински, к примеру, чуть что – сразу плачет. Однако сами по себе слезы еще ни о чем не говорят.

Но это отдельный разговор…

Мне представляется важным находить чисто человеческие точки соприкосновения с актерами. Благодаря этим взаимосвязям актера с режиссером, с оператором, да и со всей съемочной группой, на площадке актер чувствует себя совершенно свободно.

При этом режиссеру всегда следует помнить: доверяя, освобождаясь, актер может сделать очень многое, но… далеко не все. И поэтому постоянная работа с актером дает режиссеру еще одно важное преимущество – он точно знает, чего этот актер не может. Ведь зачастую, находясь под обаянием актера, убежденного в том, что он может все, пока режиссер разберется, чего тот все-таки не может, приходится потратить очень много времени. А его у нас всегда так мало.

Но в другой ситуации я могу пригласить на роль и актера, которого никогда раньше не снимал, но в котором почему-то на все сто уверен. Ведь актер – это «материализованная фантазия» режиссера. А потому я придерживаюсь той точки зрения, что сценарий должен быть изначально сориентирован на определенного актера. Имеется в виду общий образ. Когда мы работаем над сценарием и по ходу сюжета является вдруг тот или иной персонаж, мы часто задаем друг другу вопрос: «Он как кто?» И тут могут быть названы самые разные люди: актеры, политические деятели, спортсмены, общие знакомые… – неважно, так или иначе мы все равно приходим к выводу, что такая-то роль была бы хорошо сыграна таким-то. Хотя вовсе не обязательно, что он согласится сниматься. Но при создании сценария невероятно важно иметь перед глазами живой образ хорошо знакомого авторам человека…

Владимир Набоков говорил, что читатель должен не читать, а смотреть и видеть, что написано. Великие писатели для меня тем и велики, что, когда читаешь их произведения, мгновенно видишь все их образы и ситуации. И чем выше писатель, тем более емко и ярко, объемно и почти физиологически ощутимо видишь все перед собой, как на экране.

Однажды ассистентка по актерам у меня спросила: «Он как кто?» – и я ответил: «Ну вот, это такой Гафт. Только блатной». Тогда я и не предполагал, что он согласится сниматься в двадцатисекундном эпизоде.

Кстати, именно то, что я получал актерское образование и сам много работал как актер, и дает мне некоторое право столь подробно говорить об этой удивительной профессии, но главное – дает более ясное и отчетливое понимание актеров на своей площадке. И прежде всего это понимание того, что актер и режиссер должны постоянно по отношению друг к другу находиться в состоянии внутренней «подогретости», когда каждый взгляд, каждый импульс режиссера претворяется актером в жизнь, а каждое душевное колебание актера режиссером не может быть пропущено.

Есть талантливые, сильные актеры, которые обычно подминают под себя всех остальных. И таких иногда приходится даже умышленно обидеть, заставить на мгновение испытать то чувство, которое испытывают из-за них другие. А есть актеры, которых ни в коем случае нельзя обижать, – тогда они теряются и ничего не могут сделать.

Есть актеры, не терпящие чужой воли, – с ними нужно соглашаться, но исподволь все делать по-своему. Но в любом случае нельзя, невозможно отделять актера от его личности.

Когда я в качестве режиссера нахожусь на площадке, то думаю, что сыграю в сто раз лучше, чем все артисты, вместе взятые, включая женщин, старух и собак. А когда я на площадке в качестве актера, то убежден, что режиссер ничего не понимает, я все сделал бы гораздо лучше. Но я понимаю, что как в первом, так и во втором случае это серьезное заблуждение.

Скажу об одной черте нашего времени в связи с рассуждениями об актерском ремесле и об искусстве вообще.

Мы живем во времена подмен. Это удивительно и очень печально. Сегодня при помощи средств массовой информации и Интернета возможно убедить зрителя, читателя, слушателя, конечно же поверхностного и не особо подготовленного (а таких, к сожалению, если не большинство, то очень много), что такой-то предмет – картина или музыкальное произведение, спектакль или фильм – является новым словом в живописи, музыке, театре или кинематографе, что это потрясающая глубина, невероятный талант, новый киноязык и многое другое.

Действительно, едва ли не каждый новый спектакль, где над именем Гоголя, Чехова, Островского или Горького совершается волюнтаристское надругательство, пользуется изрядным успехом у зрителя, который невольно присоединяется к сонму воспевающих спектакль журналистов, критиков и всех тех, кто называется «богемой», «культурной элитой». Хотя, на мой взгляд, истинной элитой, каковой в нашей стране может быть только элита духа, большинство этих персон не является.

Причем идет подмена далеко не только формы, идет подмена самих точек отсчета. Происходит будто бы химическое замещение всех краеугольных элементов произведения, в том числе столпов мировоззрения наших классиков, естественно, детально отраженных и в их драматургии.

Я не против новых форм. Всё имеет право на существование. Но только в том случае, когда ты являешься автором всего. Когда же ты берешь «Горе от ума» или «Мертвые души», «Братьев Карамазовых» или «Идиота», ты одновременно получаешь – хочешь этого или нет, по меньшей мере квинтэссенцию мировоззрения и творчества великого писателя – единую и нераздельную. Но эта квинтэссенция тебя, оказывается, и не устраивает. Она слишком тяжела и неудобна. Можно и по-другому сказать: чересчур тонка, неуловима для тебя. И вот ты перекраиваешь «постмодернистскими» портняжными ножницами всю чудную ткань его творчества. Или подгоняешь, как сводные сестры Золушки… свои толстые пятки к хрустальному башмачку.

Оставьте классиков в покое! Я иногда представляю себе, что сделал бы Достоевский с режиссером, который поставил его «Братьев Карамазовых» в том виде, как они идут в наши дни. Или что бы сделал, скажем, Гоголь, увидев то, что сотворили с его «Мертвыми душами».

Имейте уважение к культуре и духу страны, в которой вы зачем-то проживаете. Попробуйте поставить спектакль так, чтобы в зрительном зале все плакали и смеялись. Добейтесь того, чтобы это стало художественным произведением, действительно волнующим людей! Вы сегодня эпатируете залы столь бесцеремонно и разнузданно только потому, что чувствуете полную безнаказанность – не даст вам по голове тяжелой тростью Гоголь, потому что нет его в живых, и Достоевский не плюнет в лицо.