Павел Щёголев - Гракх-Бабеф

В начале 1796 года повстанческий комитет сформировался на собраниях, происходивших у бывшего члена Конвента Амара[4], проживавшего в Париже на улице Клери. У Амара перебывали — Дартэ, Буонарроти, Массар, Жермен, к которым присоединились Дебон, Женуа, Лепеллетье, Клеман и Маршан. Все они сходились на том, что необходимо свергнуть конституцию III года и созданное ею правительство. По словам Буонарроти, собрания у Амара «представляли собой род политического лицея, где, установив причины бедствий, гнетущих народы, стремились к выяснению принципов общественного строя, которые могли бы устранить эти бедствия и помешать их возвращению». Члены Амаровского комитета полагали, что «причина все возрастающего порабощения народов всецело заключена в неравенстве» и что «разрушение этого неравенства должно стать задачей всякого добродетельного законодателя». Но дальше уже начинались разногласия. Амар, представитель чистой якобинской традиции, настаивал на взимании контрибуций, реквизиций и налогов с актов купли-продажи. «Другие предлагали раздел недвижимых имуществ, законы против роскоши и прогрессивный налог». Однако все это казалось недостаточным для Дебона, Дартэ, Буонарроти и Лепеллетье. Реквизиции, налоги, контрибуции, — все это были средства, испробованные уже в эпоху якобинской диктатуры. Отымая у собственника необходимые стимулы предпринимательства и закупоривая тем самым источники общественного производства, мероприятия эти, по мнению Буонарроти и его друзей, не могли бы пресечь исчезновение звонкой монеты и рост спекулятивной торговли. Половинчатому эгалитаризму Амара они противопоставляли «общность имуществ и труда» или, иначе говоря, равное распределение обязанностей и прав. В этом они видели «подлинный предмет и признак совершенства общественного строя, а также единственный общественный порядок, способный навсегда изгнать угнетение, сделав невозможной разрушительную работу честолюбия и скупости и гарантируя всем гражданам наибольшую долю счастья».

Дебон составил даже обширный мемуар, в котором доказывал несправедливость права частной собственности и обрисовывал длинную цепь бедствий, явившихся необходимым ее следствием. Аргументация эта так поразила Амара, что он, если верить Буонарроти, стал убежденнейшим сторонником системы общности имуществ. «Комитет признал, что без радикального преобразования собственности никакие законы в защиту свободы и равенства не смогут получить полезного и длительного применения». Вместе с тем члены Комитета учитывали трудности, связанные с проведением в жизнь восстановления конституции 1793 г. Их, конечно, не могли удовлетворить те ее статьи, которые гарантировали права частной собственности, но зато можно было рассчитывать на популярность ее среди широких слоев населения. Принятие конституции дало бы возможность издалека подготовить осуществление «истинного равенства», убедив народ в том, что оно является единственным средством к окончательному устранению всех мучающих его зол.

Разногласия возникли также и по вопросу о том, как должка быть организована революционная власть на другой день после свержения Директории. Амар предлагал созвать остатки Конвента, Дебон настаивал на передаче всей власти одному лицу, облеченному диктаторскими полномочиями. Восторжествовала третья точка зрения. Решено было создать временное правительство, состав которого был бы намечен «восставшим народом Парижа».

Собрания у Амара были, как мы видим, подлинной лабораторией революционной мысли. И разногласия, на них проявившиеся, носили весьма знаменательный характер. Они подчеркнули, что бабувисты пошли решительно дальше якобинцев, что они не просто углубили эгалитарные лозунги якобинцев, а подняли самый эгалитаризм на новую, несравненно высшую ступень. Не предвосхищая здесь окончательной оценки бабувизма, мы должны однако тут же отметить, что при всей той пропасти, которая отделяет якобинский эгалитаризм от бабувистской «общности имуществ», самая бабувистская «система» ни в коей мере не должна отождествляться с научным коммунизмом Маркса и Ленина. И оговорку эту надо иметь в виду всякий раз, когда мы будем говорить о коммунизме и коммунистах 1796 г.

На собраниях у Амара дело однако не пошло дальше разговоров. Среди «друзей равенства» были и такие, которые относились к Амару с явным недоверием и личной неприязнью. Ему не могли простить роли, сыгранной им в подготовке термидоровского переворота. Его находили тщеславным, мстительным, неблагоразумным. Один из бывших агентов Комитета безопасности Герон, больной, почти умирающий, узнав о новых знакомствах Амара, вызвал к себе Феликса Лепеллетье и заклинал его порвать всякие связи с хозяином помещения на улице Клери. Его желание было удовлетворено и комитет распался, точнее говоря, прекратились происходившие у Амбара собрания и дискуссии.

Участники Амаровского комитета вплотную подошли к проблеме захвата власти. Союз с якобинцами как необходимый тактический ход, призванный облегчить группировку сил оппозиции, конституция 1793 г. как знамя восстания и «общность имуществ» как конечная цель общественного переустройства, задуманного повстанцами, — таковы основные выводы из дискуссий, происходивших у Амара. Бабёфа не было среди гостей Амара, но идеи, господствовавшие в беседах заговорщиков, были идеями Бабёфа.

Нам надлежит теперь вернуться к Бабёфу, главному действующему лицу нашего повествования, и попытаться проследить основные моменты его деятельности и борьбы в течение зимнего периода 1795/1796 г.

Глава V

Учение равных

Еще в начале зимы 1795/1796 г. власти стали обращать внимание на агитационную деятельность «Народного трибуна», возобновившего свой выход 6 ноября (15 брюмера).

Напуганная писаниями Бабёфа Директория не нашла ничего лучшего, как возобновить против него старинное дело о подлоге, в свое время аннулированное уголовным трибуналом департамента Эны. Еще в термидорианский период власти всячески стремились отсрочить окончательную ликвидацию этого процесса. Позорящие честное имя Бабёфа нападки периодически всплывали на поверхность, демонстрируя лишний раз готовность врагов «трибуна» широко использовать испытанное орудие клеветы. Когда Бабёф возобновил издание своей газеты, Директория сначала подослала к нему Фуше, пытаясь завербовать его перо на службу буржуазной реакции. Фуше предлагал ему гарантировать шесть тысяч правительственных подписчиков, как об этом рассказал сам Бабёф в № 35 своей газеты. Предложение Фуше было категорически отклонено, и тогда Директория особым постановлением предложила ускорить разбор дела Бабёфа в кассационном трибунале, с тем, чтобы в скорейшем времени поставить его на суд.