Дмитрий Ястржембский - Гоголь в Москве (сборник)

Отношения Гоголя с Погодиным, очевидно, по-прежнему не устанавливались. Покоя, столь необходимого для творческой сосредоточенности, обстановка погодинского дома ему не давала. Расшатанность здоровья также мешала его трудам. Подытоживая эту зиму, он писал Жуковскому: «Не могу понять, отчего не пишется… что и приуготовляю, то идет медленно»39. Воспользовавшись, как предлогом, ремонтом, Гоголь переезжает от Погодина. Последний 24 декабря 1848 года дипломатично писал М. А. Максимовичу: «Гоголь в Москве жил у меня два месяца, а теперь переехал к графу А. П. Толстому, ибо я сам переезжаю во флигель…»40. Месяц назад Гоголь писал П. В. Нащокину: «…граф будет через месяц, а графиня здесь и стоит в гостинице „Дрезден“»41. Так Гоголь вновь попадает в цепкие лапы реакционных кругов. Приехав в Москву, Толстой снимает столь в наши дни известный москвичам дом Талызиной на Никитском бульваре (ныне Суворовский бульвар, дом № 7). Он занимал второй этаж дома, внизу в двух комнатах поселился Гоголь[25].

Близкий к писателю О. М. Бодянский оставил в своем дневнике описание его квартиры: «Жилье Гоголя, внизу, в первом этаже, направо, две комнаты. Первая вся устлана зеленым ковром, с двумя диванами по двум стенам (1-й от дверей налево, а 2-й за ним, по другой стене); прямо печка с топкой, заставленной богатой гардинкой зеленой тафты (или материи) в рамке; рядом дверь у самого угла к наружной стене, ведущая в другую комнату, кажется, спальню, судя по ширмам в ней, на левой руке; в комнате, служащей приемной, сейчас описанной, от наружной стены поставлен стол, покрытый зеленым сукном, поперек входа к следующей комнате (спальне), а перед первым диваном тоже такой же стол. На обоих столах несколько книг кучками одна на другой…»42. Так выглядели комнаты, где Гоголь провел два последних года своей жизни.

Воспоминания современников с большой тождественностью воспроизводят нам день Гоголя. Н. В. Берг рассказывает: «Когда писание утомляло и надоедало, Гоголь подымался наверх, к хозяину, не то надевал шубу, а летом испанский плащ, без рукавов, и отправлялся пешком по Никитскому бульвару, большею частию налево от ворот (то есть к Никитским воротам. — Б. З.). Мне было весьма легко делать эти наблюдения, потому что я жил тогда как раз напротив, в здании Коммерческого банка…»43. Московская молодежь, восторженно любившая творчество Гоголя, хорошо знала его привычки. «Нам (студентам. — Б. З.) и в голову не приходило смеяться над товарищами и стыдить самих себя за то, что ходили на Никитский бульвар любоваться, как гулял Гоголь», — вспоминает С. Максимов, член кружка А. Н. Островского44.

Особняк на Никитском бульваре, 7а, где прожил последние годы и умер Н. В. Гоголь. Акварель Б. С. Земенкова

Многие мемуаристы, правда, пытаются рисовать условия жизни Гоголя, у А. П. Толстого, как и у М. П. Погодина, в неоправданно идиллических тонах. Например, Н. В. Берг пишет, что Гоголь находил «во всякий свой приезд в Москву все, что нужно для самого спокойного и комфортабельного житья… тихое, уединенное помещение и прислугу, готовую исполнять все его малейшие прихоти»45. Насколько было «спокойным» «житье» у М. П. Погодина, мы уже видели. О том, каков «комфорт» был у Гоголя в доме Толстого, наглядно говорит письмо его первого биографа П. А. Кулиша к матери писателя: «Вы бы изумились, если бы узнали, какими деньгами Николай Васильевич покупал ласковый взгляд прислуги во время пребывания своего у Толстого, у Виельгорских, у Смирновых и у других»46. Окружавший Гоголя быт угнетал его, пагубно отзывался на здоровье, парализовал творческие силы. Переписка его за эти годы полна жалоб на подавленное состояние духа, на недомогания, на то, что работа «мало оживлялась благодатным огнем вдохновенья» 47. В первые же дни после переезда к А. П. Толстому он пишет: «Занятия мои еще как следует не установились»48. Весной 1849 года Гоголь с горечью сообщает П. А. Плетневу: «Уныние и хандра мною одолели снова» 4Э, а осенью 1851 года он вынужден признаться матери: «Расстройство же нынешнее моего здоровья произошло от беспокойст[ва] и волненья…»50. Какая нечеловеческая затрата сил нужна была Гоголю для того, чтобы изо дня в день, с его редкой взыскательностью, продолжать работу над «Мертвыми душами»!

По сообщению Д. А. Оболенского, нам известно, как работал Гоголь: «Граф А. П. Толстой сказывал мне, что ему не раз приходилось слышать, как Гоголь писал свои „Мертвые души“: проходя мимо дверей, ведущих в его комнату, он не раз слышал, как Гоголь один, в запертой горнице, будто бы с кем-то разговаривал, иногда самым неестественным голосом. В черновых рукописях видны следы этой работы. Каждый разговор переделывался Гоголем по нескольку раз»51.

К этому свидетельству можно отнестись с доверием, потому что Д. А. Оболенский, хотя и недолго, но довольно близко соприкасался с писателем. «С Гоголем, — пишет он, — я познакомился еще в 1848 году летом в Москве и мы видались часто. Родственные мои отношения к графу А. П. Толстому, у которого Николай Васильевич в то время жил в Москве, и дружба моя с кругом людей, которых Гоголь, по справедливости, считал самыми близкими своими друзьями, расположили его в мою пользу и он не раз выказывал мне знаки своего дружеского внимания»52. Поэтому есть все основания предполагать, что Гоголь мог посещать Оболенских. У них бывали Аксаковы, Боткин, Самарин. Последний познакомился здесь с Лермонтовым 53. Оболенские жили на Солянке, в доме № 7 (дом не сохранился).

Здесь небезынтересно вспомнить о весьма любопытной помете Гоголе в записной книжке 1846 года: «Николай Алексеевич Мурашев. Василии Васильевич Варгин, умный купец в Москве»54. Комментаторы справедливо полагают, что «Гоголь записал их имена как имена лиц, от которых он рассчитывал получить интересовавшие его для II тома „Мертвых душ“ сведения о русской торговле и быте»55. Особенно привлекает внимание фамилия «Мурашев». Она своим созвучием с фамилией «Муразов» прямо напоминает об этом «благодетельном» миллионере-откупщике второго тома поэмы, содействующем перевоспитанию Хлобуева и спасающем в последнюю минуту из тюрьмы Чичикова. Однако никаких сведений о купце Николае Алексеевиче Мурашеве нам найти не удалось; не удалось даже обнаружить в числе московских купцов Мурашевых лица с подобным именем и отчеством.

Колоритная московская фигура — купец В. В. Варгин интересовался литературой, дружил с поэтом А. Ф. Мерзляковым, учителем Лермонтова, и братьями Н. А. и К. А. Полевыми, издававшими журнал «Московским телеграф». Им было построено здание Малого театра, которое сначала снималось у Варгина театральной дирекцией, а затем было у него приобретено в казну. Имея колоссальное состояние, он принял на себя во время Отечественной войны 1812 года поставку провианта, холста и сукон, ил которой сэкономил казне много денег. Поставки на армию он продолжал выполнять и после 1815 года, но после назначения в 1827 году военным министром А. И. Чернышева, ставленника Николая I, против него было возбуждено мнимое обвинение в недодаче казне свыше миллиона рублей. Варгин больше года просидел в Петропавловской крепости. В 1835 году часть конфискованного имущества ему была возвращена, и он вновь смог заняться строительством домов и торговлей. Сам же процесс, закончившийся реабилитацией Варгина, был прекращен лишь в 1859 году, в год его смерти. Конечно, много испытавший Варгин мог своими рассказами представлять немалый интерес для Гоголя. Однако никаких более конкретных указаний о их встречах, чем вышеприведенная запись, у нас не имеется. В 1840–1850-х годах Варгин жил в своем громадном владении, занимавшем по Кузнецкому мосту площадь нынешнего дома № 21 и по улице Дзержинского — площадь дома № 5.