Наум Синдаловский - Очерки Петербургской мифологии, или Мы и городской фольклор

Иногда игра слов приводила к совершенно неожиданным результатам. Так, доходный дом на углу Лиговского проспекта и Обводного канала называют «Дурдинкой» не только потому, что он некогда принадлежал известному до революции богатому домовладельцу Дурдину, но и потому, что напротив него, на противоположном берегу канала, находится больница для умственно отсталых, в просторечии дурдом. И «бесстыжевками» консервативные петербуржцы окрестили слушательниц Высших женских курсов, основанных профессором К.Н. Бестужевым-Рюминым, не за стремление получить образование, а за политическую неблагонадежность и бесстыдное, вызывающее с точки зрения общества поведение. Они ходили с коротко остриженными волосами, носили очки синего цвета, небрежно одевались да еще демонстративно курили папиросы. Понятно, что городская молва приписывала им вольные нравы.

Безоговорочная точность фольклорных формулировок поражает. Невский проспект во время НЭПа называли «Нэпским проспектом», Обводный канал, превратившийся благодаря промышленным предприятиям вдоль его берегов в зловонную сточную канаву, – «Обвонным каналом», развилку на дороге к поселку Кипень, украшенную бронзовой фигурой женщины с венком – «поворотом у Кипениной матери». А Смольный, куда вселилось первое демократическое правительство Петербурга во главе с мэром Анатолием Александровичем Собчаком, злоязычные остроумцы окрестили «МэрЗким местом».

Однако при всем своем критическом настрое по отношению к отдельным городским объектам или их именованиям сам город вызывал в фольклоре исключительно положительную, позитивную реакцию. Представителей иных городов и стран, хоть раз побывавших в Северной столице, петербуржцы называли: «оленинграженный» или «эрмитажированный» – и с удвоенной энергией заботились о будущем своего города. Например, во время строительства пресловутой дамбы опасения за сохранение собственной среды обитания вылилось в непримиримую формулу: «На заливе дамба – Ленинграду амба!» – или еще более категоричный лозунг: «Ленинграду – д’АМБА!».

4

Обнаруженная людьми еще в седой древности связь между словом звучащим и его символическим изображением привела человечество не только к изобретению письменности, но и к пониманию взаимозависимости устного языка и буквенного письма. И то и другое стало речью. Только в одном случае это была речь устная, в другом – письменная. И если звук был услышанным, то есть зафиксированным слухом воплощением мысли, то письмо стало зрительным воплощением этого звука. Оставалось только понять механизм взаимозависимости одного и другого. На самом деле он оказался простым и естественным. Как только искусство устной речи достигало очередной ступени художественной выразительности, оно влекло за собой реформирование письменности. И наоборот.

Чаще всего реформ письменного языка требовали общественно-политические процессы, происходившие в стране. Так, в допетровской Руси единственная на то время московская типография печатала религиозную литературу на церковно-славянском языке, и, когда потребовалось издавать воинские уставы, светские азбуки, календари и художественную литературу, Петр I вынужден был провести реформу письменности и печати. В результате был создан так называемый гражданский шрифт для печатания книг светского содержания. В его основу была положена одна из славянских азбук – кириллица, на которой в Московской Руси издавались церковнославянские книги. В новую шрифтовую графику добавлялись некоторые элементы латинского алфавита. Количество букв старого алфавита в новом должно было значительно сократиться. Отменялись все лишние и дублирующие буквы, например, такие как «ижица», «кси», «фита» и некоторые другие.

Требования, предъявляемые к печатному тексту, сводились к простоте, ясности и максимально возможному приближению написания к произношению. Все это должно было не только облегчить чтение, но и обеспечить контроль печатной продукции со стороны светских властей. Так оно и случилось. Из года в год, из десятилетия в десятилетие ужесточалась цензура за содержанием текстов и за правильностью набора. При советской власти эта система достигла своего полного совершенства. Присмотр за печатью был поручен боевому отряду партии – верным и беззаветно преданным чекистам. 6 июня 1922 года было принято Постановление о создании в стране Государственного управления по литературе (Гослита). В Москве, в Петрограде и в других областных центрах сразу появились местные отделения этого мощного центрального учреждения – Горлиты. Сотрудники Горлита отвечали за все. Но и в этой рутинной работе случались проколы, за которые несли неслыханные наказания как авторы текстов, так и другие участники издательского процесса: редакторы, корректоры, руководители издательств, да и сами цензоры. Это те знаменитые опечатки, которые давно уже вошли в петербургскую мифологию. В основном они связаны с ошибками, допущенными при наборе текста в типографиях. То есть речь идет об обыкновенных опечатках, без которых, как это следует из мировой истории печатного дела, обойтись практически невозможно. Но в условиях советской действительности именно они дают представление о тяжелой атмосфере всеобщей подозрительности, в которой приходилось работать литераторам. Вот только некоторые из курьезных опечаток.

В 1936 году в газете «Юный пролетарий» была обнаружена грубейшая опечатка: в кроссворде вместо слов «Пустота в дереве» напечатано: «Пустота в деревне».

Некая районная типография отпечатала тираж официальных повесток о вызове призывников в военкомат, и вместо слов «указанные лица», по чьей-то оплошности, в них было написано «укаканные лица».

В ленинградской газете «Спартак» в отчете о спортивных соревнованиях в предложении «Мелкий тоскливый дождь сеял над зеркальным прудом стадиона» вместо слова «дождь» было напечатано «вождь».

В учебном плане одного из семинаров по работам Ленина, по недосмотру редактора, при сокращении была допущена «грубейшая ошибка»: вместо «Ленин. Материализм и эмпириокритицизм» было напечатано: «Ленин. Мат и эмп».

В другой газете фраза «Ленин охотился в Брянском лесу» была напечатана со словом «окотился».

В передовой статье журнала «Звезда» была фраза: «Удар, нанесенный немцам и под Ленинградом, является радостным событием». При наборе литера «и» близко подскочила к слову «немцам», отчего фраза приобрела обратный смысл: «Удар, нанесенный немцами», якобы стал «радостным событием».

Понятно, что все это, как утверждали неусыпные представители органов НКВД, делалось намеренно и «с определенным умыслом – грубо извратить смысл в контрреволюционном духе». Надо ли говорить, как сложилась дальнейшая судьба «виновников» подобных опечаток?