Сандрин Филлипетти - Стендаль

1 апреля 1814 года по предложению Шарля Мориса де Талейрана Генеральный совет департамента Сены провозгласил реставрацию Людовика XVIII, внука Людовика XV и младшего брата Людовика XVI, который пробыл в изгнании 23 года. В этот же день интендант Бейль узнал, что он лишен денежного довольствия. 3 апреля сенат объявил о низложении императора. 6 апреля император сделал заявление о своем безоговорочном отречении.

7 апреля бывший интендант Бейль «поспешно выразил согласие со всеми актами сената, принятыми начиная с 1 апреля». Он никогда не скрывал своей враждебности по отношению к Бурбонам, но теперь пытался сохранить свои прерогативы или, в случае невозможности, хотя бы быть занесенным в «Королевский альманах» как почетный инспектор движимого имущества Короны. Заодно он предпринял все необходимые шаги, чтобы получить должность в Италии. Он не одинок в этих своих хлопотах: «Великие и малые бросились на защиту своих интересов, не заботясь о том, что о них подумают».

Теперь он лишился помощи Пьера и Марсиала Дарю — те были слишком заметными сторонниками павшего имперского режима. Других нужных связей у Анри было слишком мало, так что он вынужден был выпутываться из трудного положения сам. Вакантных мест не хватало, тем более что «тридцать тысяч дворян, которые никогда ничего не умели делать, возвращаются сюда со всех сторон, чтобы теперь потребовать себе всего и сразу». Не видя для себя никакой ясной перспективы, предчувствуя неудачи, к которым он не привык, Анри потребовал у дяди свою часть дедушкиного наследства и решил продать дом, который был передан ему во владение Шерубеном.

Договор, подписанный в Фонтенбло, сохранил за Наполеоном его титул, и 28 апреля 1814 года бывший император отплыл под надежной охраной на остров Эльба. 3 мая Людовик XVIII въехал в Париж: так Бурбоны были восстановлены на троне — это было начало Первой реставрации.

Анри занялся публикацией в издательстве Пьера Дидо эссе, над которыми работал уже десять лет, — «Жизнеописание Гайдна, Моцарта и Метастазио». Одновременно он наслаждается чтением книги Бенжамена Констана «О духе завоеваний и узурпации и его значении в европейской цивилизации».

При всей неопределенности своего положения отставной чиновник Бейль все еще способен на сильные чувства: «Я побывал в театре на „Севильском цирюльнике“, где играла м-ль Марс. Рядом со мной сидел молодой русский офицер, адъютант генерала Вайсикова (что-то вроде этого) <…> Этот любезный офицер, если бы я был на месте его женщины, вызвал бы в моей душе самую сильную страсть — страсть, достойную Гермионы. Я уже чувствовал ее зарождение, я даже оробел. Я не осмеливался бросать на него взгляды так часто, как мне бы хотелось. Если бы я был его женщиной, я бы последовал за ним на край света. Как не похож на француза этот мой офицер! Сколько в нем естественности и деликатности! Если бы какая-нибудь женщина произвела на меня такое впечатление, я провел бы ночь в поисках ее жилища. Увы! Даже графиня Симонетта лишь иногда вызывала во мне нечто подобное такому чувству». Его «бейлизм» не признает никаких моральных ограничений, когда речь идет о восхищении красотой. С этой опасной точки зрения, как и со всех других, он поражает своей созвучностью нашему времени.

3 июля он сменил свою квартиру на улице Нев-дю-Люксембург на скромную меблированную комнату в доме 27 по улице Мэль. Не имея ни должности, ни определенных занятий, весь в долгах, он принимает решение уехать в Милан: «…Сегодня оставаться жить здесь в полунищете для меня немыслимо — тем более что своим образом жизни я связан в основном с богатыми людьми». На что он мог надеяться в теперешней Франции, где оказался лишенным всяких прав? 20 июля 1814 года изгой покидает Париж. Военная карьера Анри Бейля осталась в прошлом. Ему исполнился 31 год.

МИЛАНСКИЕ ГОДЫ. 1814–1821

Любовь умирает, но не сдается

Развал империи под ударами европейской коалиции, падение «Орла» и возвращение на родину старой аристократии стали препятствием на пути парижских карьерных амбиций Анри Бейля. Зная цену мундирному тщеславию, устав от светского общества, «от должности аудитора и назойливой глупости сильных мира сего», он попытался устроить свои дела по другую сторону границы и как-то найти свое место в менявшемся мире. Он рассчитывал, как и некоторые другие, на предполагаемый перевод по службе в Неаполь своего старинного товарища по Центральной школе Гренобля Жана Антуана Плана, который мог бы оказать ему протекцию.

В ожидании благоприятных жизненных перемен Анри занялся устройством сердечных дел. Сделав краткую остановку на севере департамента Изер, в шато Тюэллен, где жила Полина с мужем Франсуа Даниэлем Перье-Лагранжем, он прибыл в Милан 10 августа 1814 года. Сдержанный прием со стороны Анжелы Пьетрагруа сразу охладил его порывы. Под предлогом явных антифранцузских настроений, вызванных возвращением австрийцев в Ломбардию, и ссылаясь на нежелание компрометировать себя общением с ним, она сразу же отдаляет его от себя. С какой стати тратить время на бывшего имперского чиновника со слабым здоровьем, без состояния и, судя по всему, без будущего? Анжела Пьетрагруа не останется без поклонников. Анри не заблуждается насчет причины этого охлаждения: «Я не могу поверить в ненависть, которую здесь вызывает француз, поскольку меня все принимают очень вежливо и только ей якобы говорят об этой ненависти. Так что я вполне могу подозревать ее в ее собственном непостоянстве…» Но он покорно принимает это вынужденное изгнание. С 29 августа по 13 октября 1814 года он ездит по Италии — весь в муках ревности: перед отъездом он предложил своей любовнице пожить с ним в Венеции или любом другом городе на ее выбор, но она уклонилась от ответа. Хотя он и осознает неминуемость своего поражения, Анжела остается постоянным предметом его мыслей. Анри не из тех, кто сдается, не попытавшись дать последнего сражения.

Он побывал в Генуе, но не нашел в ней ничего живописного; затем отплыл в Ливорно на судне водоизмещением 70 тонн, при сильном ветре, — путешествие морем заняло у него 45 часов. Оказалось, что он совершенно не подвержен морской болезни, и это плавание открыло ему «простой и экономный способ посещать большие города». Не найдя ничего примечательного в этом городе, окруженном крепостными валами, — в нем не было даже оперы! — он в скором времени отправился в Пизу и прибыл туда под проливным дождем. Старинные картины в часовне Кампо-Санто он нашел «неприятными» — ему понравилась только одна мадонна, написанная с большим мастерством: «Ее красота вполне современная, узнаваемая; живо ощущаешь, как упруга может быть кожа этих очаровательных щек под поцелуем».