Виктор Кожемяко - Виктор Розов. Свидетель века

В.Р.: Возьмем хотя бы привычное обвинение русского человека в лени. Вот я рос в деревне и помню, как после страды, убрав урожай, люди отдыхали. Я видел умиротворение, и так мне это нравилось, – а кто-то видит лень. А люди не рвались заработать еще и еще. Понятие достойной жизни у них было связано с достатком. Подумайте, как много смысла в этом русском понятии: достаток! Человек должен искать не богатства, а достатка – того, что достаточно для жизни, а лишнего не надо. И у нас это сохранялось – вплоть до недавнего времени. А раньше это было общим у многих культур, и потому-то человечество с достоинством выдержало испытание бедностью. А вот испытание сытостью, похоже, выдержать труднее.

С.К.-М.: То, что происходит в России, лидеры переворота определили как революцию. Все революции в истории, какие бы травмы они ни наносили обществу, вызывали оптимизм, мобилизацию духовных сил. Горький, Маяковский, даже Лев Толстой видели за революционным разрешением кризиса путь к обновлению. Даже Платонов, показывая страшную сторону революции, был полон антропологического оптимизма. Почему же у тех, кто воспринимался как «буревестники перестройки» – вспомним хотя бы Петрушевскую, Каледина, Кабакова, – столько пессимизма, так принижен человек? Таковы идеалы этой революции – или интеллигенция не уловила ее скрытых ценностей?

В.Р.: Мне кажется, это нельзя назвать пессимизмом. Вот я хорошо знаю Петрушевскую. В театре она выражает то, что видит как художник. А другого она не видит – и это ее право как художника. Как человек она воспринимает мир в его целостности, и сама – цельный человек, очень хороший человек. Но описывает она жизнь в локальном ракурсе, и пишет очень хорошо. И здесь не пессимизм, а скорее страдание. Она страдает от того, что видит как художник, она сострадает своим героям. У нас и в начале века были те, кого обвиняли в пессимизме, декадентстве, – Леонид Андреев, Сологуб. Так они видели мир. Художник не обязан объять, как Пушкин или даже Есенин, мир в его целостности.

Другое дело – почему эта наша либеральная революция (или контрреволюция, или переворот) не нашла своих буревестников, своих певцов? Вот в чем вопрос! Где песни этой революции? Уже десять лет нет никакой цензуры – где этот поток прекрасных, свежих произведений? Почему в недрах советского тоталитаризма созревали целые поколения оригинальных и сильных художников и при первой же оттепели вырывались мощным и разнообразным потоком? Как будто их держали за пазухой: Евтушенко, Вознесенский, Ахмадулина, да тот же Солженицын. А сегодня… Может быть, смешно звучит, но меня радует, что нет певцов нынешнего времени. Это замечательно – нечего воспевать-то! Никаких идеалов! Общество, которое они пытаются создать, – бессмысленное общество! Существуешь в нем как заблудшая овца. Те, кто совершил этот переворот, не могут предложить никакого смысла существования. Что воспевать – богатство? Такого никогда не было – просмотрите всю мировую литературу. Кого ни копни, буржуа как образ – всегда отрицательный персонаж. Мы недавно плыли по Волге на теплоходе, была встреча деятелей культуры с предпринимателями. Так один крупный предприниматель жаловался: что это, мол, так ведется в России? Чуть человек завладел богатством, его выставляют в отрицательном свете! Но он ошибается, это не только в России, это во всей мировой литературе так. Это идет от Евангелия. Вот Леонардо да Винчи поучает молодого художника: не торопись гнаться за деньгами, честь искусства выше чести денег!

Так что интеллигенция ответила на перестройку своеобразно, но адекватно: ничем!

Полным художественным бесплодием. Даже те, кто как идеологи ее прославляет, как художники этого сделать не могут.

С.К.-М.: Но почему художественная интеллигенция, пусть даже отрицая старый, советский порядок, не пошла по пути развития ценностей русской культуры – ведь они давали возможность для критического осмысления. Почему свернули к либерализму в его самой пошлой, обветшавшей трактовке?

В.Р.: Думаю, что поток западной антикультуры хлынул таким валом, что снес их. Они барахтаются, не могут ничего понять и отделить зерна от плевел. Ведь они воспитаны и на образцах западной культуры, на Бальзаке и Флобере. То, что они сегодня получили, смяло их. Они не справились, их раздавило. Идет смешение понятий. Вот мелочь: любая культура разделяет такие категории, как любовь, эротика, секс и похабщина. А у нас сегодня ряд художников все это перемешивает, и образуется такое варево, что жрать невозможно. Все смешалось. Они ушли от тех путей, на которых искалось счастье в нашей культуре. Ищут совсем в другом месте, прельстились нелепыми, даже смешными химерами. Это и есть буквальный смысл выражения: человек сошел с ума! Ведь им нравится это новое государство, которое зовет их: «Обогащайтесь!» – и в то же время это им противно. Это я знаю абсолютно точно. Интеллигенция имеет расщепленное сознание. И эта раздвоенность не позволяет им что-то создать. Хотя, повторяю, речь не обо всех.

С.К.-М.: А где сейчас те, кто устоял? Заняты рефлексией? Ушли в «чистое искусство»? Ищут путь вперед на тех же ценностных основаниях?

В.Р.: Прежде всего стараются собрать, сохранить и возродить уцелевшее. Я видел несколько прекрасных спектаклей. Театр имени Маяковского восстановил на своей сцене спектакль Эфроса «Наполеон» (поставленный ранее в Театре на Малой Бронной). С прелестной Ольгой Яковлевой в роли Жозефины. Это – прекрасное произведение. Фоменко поставил «Без вины виноватые» в Театре имени Вахтангова с прекрасными актерами – очаровательная Борисова, Максакова, Яковлев. Это – произведение высокого искусства. А уж когда я достал билет в Большой театр на балет «Баядерка» – восстановление постановки Петипа 1909 года – я вечер провел в раю. И я повторял про себя: «Это же существует!» Вопреки всему хаосу и мраку, которые царят за стенами театра. Есть хранители! Так же, как наши подвижники – музейные работники. На таких пока все и держится.

С.К.-М.: Но как объяснить беспрецедентное в истории явление – фактически предательство авторами их героев, отказ от трудов всей жизни? Чем же можно компенсировать такую потерю?

В.Р.: Это можно было бы компенсировать только созданием равноценных, высокохудожественных произведений. Но это невозможно. Они все воспитаны при Советской власти, состоялись при ней как художники, стали знаменитыми. Им уже психологически, чуть ли не биологически невозможно уйти от этого. Не говоря уж о том, что у меня презрение вызывает человек, все получивший от Советской власти, украшенный всеми возможными премиями и увешанный всеми возможными орденами, который сегодня отказывается от своего прошлого, в котором «он так ужасно жил». Какими бы великими деятелями культуры они ни были, я отношусь к этой их позиции с глубоким презрением.