Брита Осбринк - Империя Нобелей. История о знаменитых шведах, бакинской нефти и революции в России

Эдла сидит у Людвиговой могилы, прикрытой на зиму еловыми ветками, и слушает унылую песнь ветра о смерти и бренности всего живого.

Жизнь, однако, идет вперед. Дочь Людвига Анна влюбляется в геолога Яльмара Шёгрена и обручается с ним – как пишет бабушка Андриетта, «на радость всей родне». И далее, из того же письма:

«Перипетии нашей жизни нам предусмотреть не дано, ибо они в руках Всевышнего, но, когда семейный союз освящен взаимной любовью и доверием, легче переносить уготованное нам Богом в Его премудрости. Поверь, милая Анна, я говорю по собственному опыту. Здоровье мое пошатнулось, силы подорваны преклонным возрастом, и все же я благодарю Господа! Прежде всего за сыновей, от которых мне столько радости, хотя кончина одного из моих любимцев состарила меня сразу на десять лет».

Смерть Людвига тяжело отразилась на Андриетте, и она умерла в 1889 г., в возрасте 86 лет. B письме к Альфреду Карл сожалеет, что из Петербурга на ее похороны никто не приедет: «Как ни плохо о нас могут подумать, <…> прошу Вас, дядя, не сердиться, мы бы очень хотели, и нам самим больно, что не сумеем отдать последние почести своей нежно любимой бабушке». Доверенность на устройство наследственных дел и согласие на любые распоряжения по этому поводу даны Адольфу (дяде но матери). Альфред свою долю наследства – одну треть от 280 800 крон – направляет на благотворительность, медицинские исследования и детскую больницу.

«Здоровье и счастье почти всегда идут рука об руку»

Альфред оказывает большое внимание своим юным родственникам. Ha Рождество он обычно посылает племянникам из модного Парижа необыкновенные заводные игрушки. Для детей Роберта Яльмара, Людвига, Ингеборг и Тюры – он учреждает специальный фонд, куда кладет деньги для их будущих надобностей. Он также приглашает всех четверых погостить у него в прекрасном Сан-Ремо – подольше, чтобы как следует «развеялись», – но у Ингеборг возникают «проблемы», и Альфред показывает ее докторам.

Сын Роберта и Паулины Яльмар Нобель с 1884-го по 1890 г. работает под началом Эмануэля в Баку и Тифлисе. B кризисном 1886 г. Яльмар пытается из петербургского особняка на набережной успокоить отца и дядю Альфреда, объясняя им, что спад вызван естественными колебаниями спроса и предложения на нефтепродукты. Ему, однако, трудно примириться со своим зависимым положением в доме Эдлы. Его «кормят там из милости» и чуть ли не упрекают в том, что «не умеет выказывать достаточной благодарности и достаточно низко гнуть спину».

Отец бранит Яльмара: гостя у Эдлы и Эмануэля, он давал прислуге слишком большие чаевые. Яльмар храбро защищается:

«Возможно, сумма в 24 рубля с полтиной, которую я дал на чай, кажется тебе завышенной, но я должен был учитывать свой бесплатный пансион, к томуже, по-моему, она не была слишком большой на каждого (то бишь на каждую служанку), поскольку деньги эти следует поделить на 6 частей. Прежде всего, мне нужно было дать кухарке, которая варит мне по утрам кашу, затем – девушке, которая чистит мое платье, горничной, которая подает мне завтрак, той служанке, что убирает мою комнату, (той. – Т.Д.) что готовит для меня ванну (а я принимаю ее весьма часто), и, наконец, той, что стоит в прихожей и надевает на меня пальто».

Общий вид домов и завода Эмануэля Людвоговича Нобеля в Санкт-Петербурге

Яльмару поручают в товариществе все более ответственные задания. После Царицына он работает в бакинской лаборатории, где обжигает пальцы парафинистой челекенской нефтью. После этого Яльмар ведет бухгалтерию и немецкую переписку на Балаханском промысле. B 1889 г. он пишет Роберту о наслаждении, которое получает от работы, но также о своей лихорадке и «малярийных бактериях».

Яльмара корят за то, что «деньги утекают у него между пальцев», но он отвергает эти обвинения: нечего делать из мухи слона. Впрочем, он глубоко сожалеет о своей легкомысленной жизни и надеется восстановить доверие отца. «Иначе я не смогу посмотреть тебе в лицо», – пишет он. B 1890 г. Яльмар рассказывает Роберту о своих планах создать в Баку синдикат по производству серной кислоты, который он сам намерен возглавить.

B августе того же года Эмануэль не поддерживает предложение доверить Яльмару руководство батумскими предприятиями возможно, из-за приступов малярии, которой страдает Яльмар. Тот парирует удар фразой в одном из писем: «Эмануэль – юноша замечательный, но я не желаю иметь с ним никаких дел».

B письме к Роберту в Йето Альфред упоминает о разногласиях между кузенами, благодарит за фотографию Яльмара:

«Яльмар – единственный жизнерадостный человек из всех Нобелей, а я считаю жизнерадостность величайшим достоинством, и, хотя она нередко ведет к порокам, все же это добродетель, из которой берут начало все прочие добродетели… Как гам Яльмар? Он по-прежнему сидит в Баку? Я бы с удовольствием повидался с ним».

B другом письме Роберту Альфред рассуждает о характерах Яльмара и Эмануэля:

«Письмо от Яльмара, которое я тебе пересылаю, красиво по стилю и разительно отличается от сухих писулек Эмануэля, подозрительно напоминающих школьные сочинения. Впрочем, у Эмануэля масса других достоинств, и вообще он парень милый и порядочный. Нелады с Яльмаром имеют совершенно естественное объяснение: начальствовать над родней всегда дело докучное и тяжкое. Поверь мне, Эмануэль целиком признает заслуги Яльмара. Уж не знаю, кто мог оговорить твоего сына. Moe предположение о том, что Яльмар бросается деньгами, проходящими через его руки, было подсказано опытом: во-первых, это свойственно людям с веселым норовом, во-вторых, шведский характер заметно отличен от еврейского. У меня есть друзья, которые вечно просят в долг, и, если ты не будешь проявлять в таких случаях еврейской прижимистости и неумолимости, твоя казна будет постоянно убывать».

Роберта и его усадьбе на берегу Бровикена волнует прежде всего то, что дочь Ингеборг выбрала в мужья графа Карла фон Фришен Риддерстольпе. Ни Альфред, ни Роберт не питают иллюзий по поводу дворянства как общественного явления, но Альфред пытается быть терпимым к жениху, репутация которого, по-видимому, отнюдь не безупречна, – о чем и пишет Роберту в августе 1893 г.:

«По крайней мере, у него нет привычной для шведского дворянства спеси. Это тем более приятно в стране, где и без него хватает так называемых аристократов, щеголяющих устарелыми идеями, словно вывесками закрытых за ненадобностью сумасшедших домов. <…> Он не виноват в том, что общество наделило его дворянским достоинством.

Здоровье твоей дочурки недостаточно крепко, чтобы его следовало подвергать жесткому обращению, пусть даже с самыми благими намерениями. <…> Ha вид твой будущий зять решителен и мужествен, однако не суров, поведение его привлекает своей непосредственностью, к тому же я не встречал среди шведских [Уточнить эту фамилию. – 5.0.][22] дворян ни одного (за исключением Ноллана Пирре), кто был не удалось, бы столь лишен аристократического снобизма. Юный Риддерстольпе производит впечатление зрелого человека, способного брать на себя серьезную ответственность. Как личность, он похож на начальствующего, а не на подчиненного. Твоя Ингеборг скромна до невозможности. Ни она, ни ее супруг не станут кичиться ливрейными лакеями. B заключение скажу (отнюдь не претендуя на роль советчика), что, по моему мнению, самый большой недостаток молодого человека – его отец, чье безрассудное мотовство принесло ему много ущерба… и, возможно, способствовало его развитию; одним словом, он будет обращаться со своей женушкой куда лучше, чем ты себе воображаешь».