Лев Копелев - Мы жили в Москве

С утра начали приходить друзья Бродского, приносили консервы, пачки печенья, шоколад, теплые носки, свитера. Принесли посылочку от Лидии Корнеевны из Переделкина:

«Посылаю Иосифу книгу — стихи и проза Джона Донна. М. б. это будет приятно ему. Посылаю также в фонд еще 10 р. Очень прошу купить ему в подарок рубля за три коробку шоколада или еще лучше 2–3 плитки. Так как он не курит, наверное, любит сладкое. А остальные деньги употребите по своему усмотрению. (Это еще не «переделкинские», а мои. Переделкино приберегаю до июня.) Простите, что затрудняю Вас покупкой, но отсюда никак иначе не сделать… Мой совет: все, что вы хотите сообщить ему о деле, — передавайте устно».

После полудня в квартире скопилось столько «передач», что и вдвоем было не увезти, нужно было что-то отделять для следующих поездок.

Сын нашей подруги, молодой геолог Алик Бабенышев принес огромный рюкзак, стал помогать распределять грузы, так как сам собирался поехать к Бродскому, когда получит отпуск.

Пришел ленинградский германист Константин Азадовский и тут же сел писать письмо Бродскому. Он старался скрыть удивление, озираясь в нашей суетливой неразберихе.

Принесла посылку Наталья Столярова. На первый взгляд она казалась серьезной, хмурой, но была смешлива, любознательна, задириста, кокетлива. Она родилась во Франции, ее родители — эсеры, эмигрировавшие до революции. С помощью Эренбурга Наталья приехала в СССР в 1937 году; ее арестовали. После семнадцати лет тюрем и ссылок ее реабилитировали. В 1955 году Эренбург взял ее секретаршей. Она стала деятельной самиздатчицей.

Сборы уезжавших к ссыльному были не единственным событием этого дня.

У нас в спальне читали старые газеты помощник режиссера и два молодых актера из нового театра.

Две недели тому назад, 23 апреля 1964 года, спектаклем «Добрый человек из Сезуана» открылся этот театр, ставший на двадцать лет «любимовской Таганкой». Юрий Петрович Любимов, бывший актер театра Вахтангова, преподаватель театрального училища им. Щукина, поставил со своими учениками едва ли не первый в России по-настоящему брехтовский спектакль. Это стало одной из приметных вех оттепели.

Теперь он готовил спектакль по книге Джона Рида «Десять дней, которые потрясли мир».

Узнав, что у нас есть газеты 1917 года (Л. выпросил эти газеты из архива Всеволода Иванова у вдовы и сына, обещав не выпускать сокровище из дому), Любимов послал к нам своих сотрудников.

Молодой одессит приехал с письмом от своего дяди — фронтового приятеля Л. Он начал писать диссертацию о Филдинге, просил помочь ему найти научного руководителя и ответить на несколько вопросов по истории. Будущего диссертанта удалось связать по телефону с коллегами-англистами.

Наталья Долинина приехала на премьеру своей пьесы в Детском театре.

День она просидела на репетиции, а к нам пришла отдохнуть перед премьерой, благо от нас до театра близко. Поспала и стала показывать, изображать, как «проходила» ее пьеса. Высмеивая других, она не щадила и себя, лихо щеголяя словечками студенческого, лагерного, канцелярского жаргонов. Мы то и дело заглядывали за перегородку, чтобы посмеяться вместе со слушателями.

Среди дня появился еще один приезжий — двоюродный брат Л., журналист из Западной Сибири. Он все время приставал к нам, ему не терпелось рассказать о своем замысле научно-фантастического романа. Он утверждал: авторы фантастических книг — самые великие писатели, а романы о будущем обществе должны стать самым важным направлением социалистического реализма: надо показать художественно, каким должен стать коммунизм.

Он обижался, что его, близкого родственника, приехавшего из «глубинки», не расспрашивают, не слушают.

Его пристроили вешать какие-то оборвавшиеся занавески.

Многие люди, приходившие в тот день, видели друг друга впервые, по углам возникали группы собеседников.

Р. сновала между кухней и комнатами. Никакой общей трапезы не получалось, кто-то бегал в гастроном, благо он был в том же доме, за хлебом, за сосисками. Одного кормили на кухне, другого — в одной из комнат на краешке стола.

Немногие удостаивались чести — зайти в детскую, где тетя Паня укладывала полугодовалого внука Лёньку. Тетя Паня — колхозница из дальнего Подмосковья — по нескольку месяцев жила у нас в городе, отдыхая от пьющих зятьев и непосильной работы. Она возникала внезапно, несколько месяцев спустя так же внезапно исчезала. Курносого смешливого Леньку, которого называла «хомяком», она очень любила, постоянно возилась с ним, страшно баловала; и одновременно успевала много сделать по дому. Когда Р. говорила к вечеру: «Надо отдохнуть, тетя Панечка, хватит уже», — она только отмахивалась: «От чего отдыхать? Разве это работа? Отъедаюсь я тут и отсыпаюсь».

Для нас этот необычный день должен был оставаться обычным рабочим днем. Об этом напоминал телефон. Р. звонил редактор издательства «Молодая гвардия», она писала предисловие к роману Харпер Ли «Убить пересмешника».

Л. иногда удавалось посидеть у письменного стола, где громоздились книги и тетради. Ему предстоял очередной доклад по главе плановой работы «Гёте и театр» в Институте истории искусств.

Писать дома нам бывало трудно и в более спокойные дни. И мы уезжали в дома творчества в Переделкино, в Ялту, в Малеевку, в Дубулты, в Голицыне, подальше от суеты, от телефона, от гостей.

…Впрочем, примерно так же мы живем и сейчас. И эти страницы мы писали в 1984 году в Бильштайне, в гостинице крохотного поселка, вблизи деревни Лангенбрух, где дом Генриха Бёлля. Сюда мы удрали из Кельна.

Видимо, так уж до конца жизни останется неразрешимым это противоречие, недостижимым равновесие между суматошной, прилюдной жизнью, без которой мы не можем обойтись, потому что не можем обойтись без общения с друзьями, приятелями, коллегами, — и тем уединением, тем затишьем, без которого нельзя ничего написать.

В тот майский день в нашем старом жилище на мгновение встретились, скрестились или надолго сплелись нити разных судеб.

Иосиф Бродский был в сентябре 1965 года досрочно освобожден, в 1972 году ему пришлось уехать за границу.

Константин Азадовский был арестован осенью 1980 года, провел два года в Магадане. В 1984 году вернулся в Ленинград, к работе филолога.

Александр Бабенышев в марте 1981 года приехал в Горький и забрался через окно к сосланному Андрею Сахарову. В мае 81 года он выпустил в Москве рукописный самиздатский сборник к 60-летию А. Д. Сахарова — научные работы, эссе, воспоминания. После этого ему пришлось эмигрировать. Сейчас мы встречаемся то в Кельне, то в Бостоне, то в Мюнхене.