Сергей Николаевич - Майя и другие

После лета 1917 года в Слепневе Ахматовой жить было негде. Ее приютила у себя школьная подруга Валя Тюльпанова, в замужестве – Срезневская. У Срезневских Ахматову нашел Мандельштам, стал ходить к ней в гости, но она скоро заметила, что голодный Мандельштам приходил ко времени обеда, а поскольку она сама была нахлебницей, поэтому деликатно уводила его гулять перед обедом, и они оба оставались голодными.

Сборник “Белая стая” составлял близкий друг Гумилева Михаил Леонидович Лозинский. Издательство “Гиперборей”. Две тысячи экземпляров.

В октябре Ахматова зашла в Публичную библиотеку, где работал Лозинский, забрать очередную порцию причитающихся ей книг “Белая стая”. Один сборник она еще в сентябре подписала Лозинскому: “Михаилу Леонидовичу Лозинскому от его друга Ахматовой. Малый дар за великий труд. 15 сентября 1917 г. Петербург”. А в этот раз Лозинский попросил ее подписать еще одну “Белую стаю” их общему другу, вернувшемуся после демобилизации в город. И Ахматова написала:

Владимиру Казимировичу ШилейкоВ память многих бесед[Белая стая]С любовью Анна Ахматова…И жар по вечерам, и утром вялость,И губ растрескавшихся вкус кровавый.Так вот она – последняя усталость,Так вот оно – Преддверье Царства Славы!

Но сборник этот по каким-то причинам не попал в руки Шилейко, и Ахматова позже, после ряда событий, подписала ему “Белую стаю” еще раз.

Встретила она Шилейко случайно на улице в конце ноября 1917 года. К этому времени было уже очень холодно, Ахматова шла полубольная, с промокшими ногами, в летнем пальто. Шилейко пригласил ее к себе в гости. Он жил в это время в двух маленьких комнатах в правом флигеле Фонтанного дома, в левом жила семья Пушных.

В “берлоге”, как прозвали друзья нору Шилейко, было тепло и пахло кофе. Недаром Гумилев прозвал жилище Шилейко “шумерской кофейней” и считал своего друга простым гением. С Ахматовой Шилейко был знаком с 1911 года, время от времени писал ей влюбленные стихи, на которые она отозвалась в 1913 году:

Косноязычно славивший меняЕще топтался на краю эстрады.От дыма сизого и тусклого огняМы все уйти, конечно, были рады.

Но в путаных словах вопрос зажжен,Зачем не стала я звездой любовной,И стыдной болью был преображенНад нами лик жестокий и бескровный.

Люби меня, припоминай и плачь!Все плачущие не равны ль пред Богом?Мне снится, что меня ведет палачПо голубым предутренним дорогам.

Но это было написано в 1913 году, когда у Ахматовой был шлейф поклонников. А сейчас, в ноябре 1917 года, после промозглой улицы, после выпитого вина, у горячей печки, она осталась у него до утра. Они с Гумилевым и раньше ночевали у Шилея (как звали его друзья), когда они приезжали из Слепнева и им в городе надо было переночевать.

Ахматова не сразу перебралась жить к Шилейко. Ночевала то у Срезневских в пансионате в Царском Селе, то у Шилея.

Позже, рассказывая про это время Павлу Лукницкому, Ахматова говорила: “К нему я сама пошла… чувствовала себя такой черной, думала, очищение будет”. “Очищения” не произошло. Жизнь с ним оказалась очень тяжелой. Поэтому в декабре 1917-го появились такие стихи:

Ты всегда таинственный и новый,Я тебе послушней с каждым днем,Но любовь твоя, о друг суровый,Испытание железом и огнем.

Запрещаешь петь и улыбаться,А молиться запретил давно.Только б мне с тобою не расстаться,Остальное все равно!

Так, земле и небесам чужая,Я живу и больше не пою,Словно ты у ада и у раяОтнял душу вольную мою.

(Стихотворение вошло потом в четвертый сборник стихов Ахматовой “Подорожник” в 1921 году.) Вторично подписала сборник “Белая стая” 3 февраля 1918 года для Шилейко: “Моему солнцу. Анна”. Таких надписей она не делала никому, даже Анрепу, она писала: “Ты – солнце моих песнопений”.

Шилейко потребовал развода с Гумилевым. К этому времени Гумилев как раз вернулся из Европы, зашел к Срезневским, не застал там Анну Андреевну, сказал, что придет вечером, – не пришел. Не пришел и на следующий день. Через два дня появился, передал подарок от Анрепа, с которым виделся в Лондоне. Срезневская пишет в своих воспоминаниях: “…Аня сказала, что хочет навеки расстаться с ним. Коля страшно побледнел, помолчал и сказал: «Я всегда говорил, что ты совершенно свободна делать все, что хочешь». Встал и ушел”.

Владимир Казимирович оказался патологически ревнив, запирал Анну Андреевну на ключ, чтобы она не могла никуда уйти, заставлял ее сжигать, не распечатывая, все получаемые ею письма. Заставлял часами переписывать переводимые им с листа древние тексты. Оказался капризным и мелочным.

“Как муж он был катастрофой в любом смысле”, – рассказывала потом она Лукницкому. Или – “да, он тяжелый в общении с другими человек, …у него темперамент ученого, все его интересы в науке, и в жизни он может быть тягостным для других. Но у него есть и достоинства – он веселый, он остроумный… И он не плохой человек”.

Корней Иванович Чуковский записал в своем дневнике 19 января 1920 года: “Вчера – у Анны Ахматовой. Она и Шилейко в одной большой комнате – за ширмами кровать. В комнате сыровато, холодно, книги на полу. У Ахматовой крикливый, резкий голос, как будто она говорит со мной по телефону. Глаза иногда кажутся слепыми. К Шилейко ласково иногда подходит и ото лба отметает волосы. Он зовет ее Анечка. Она его – Володя. С гордостью рассказывала, как он переводит стихами – a livre ouvert – целую балладу – диктует ее прямо набело! «А потом впадает в лунатизм»”.

Живя с Шилейко, Анна почти перестала писать стихи. В 1918-м написала пять стихотворений, в 1919-м – четыре, в 1920-м – только одно.

Новый поэтический взлет – в 1921–1922 годах, когда она освободилась от своего “Дракона”.

Тебе покорной? Ты сошел с ума!Покорна я одной Господней воле.Я не хочу ни трепета, ни боли,Мне муж – палач, а дом его – тюрьма.

Но видишь ли! Ведь я пришла сама…Декабрь рождался, ветры выли в поле,И было так светло в твоей неволе,А за окошком сторожила тьма.

Так птица о прозрачное стеклоВсем телом бьется в зимнее ненастье,И кровь пятнает белое крыло.

Теперь во мне спокойствие и счастье.Прощай, мой тихий, ты мне вечно милЗа то, что в дом свой странницу пустил.

Написала она это стихотворение в 1921 году.

Спасали ее от неволи ее старые друзья – Олечка Судейкина и Артур Лурье, которые в то время считались мужем и женой.

Дружба с ними началась еще в 1913 году. Об Олечке Ахматова говорила: “Она была точно мой двойник, но какой-то, знаете, очень светлый”. А Лурье называл Ольгу “волшебной феей Петербурга”. С Артуром Лурье познакомилась в “Бродячей собаке” в 1913 году перед Новым годом, Гумилев напрасно звал жену в ту ночь домой – “опоздаем на поезд в Царское Село”, – она не слышала, сидела с Артуром у камина всю ночь, Гумилев уехал один.