Юлия Бекичева - Мой муж – Сальвадор Дали
Со временем девушка стала частым гостем на посиделках, которые Дали и его «свита» устраивали в ресторанах или в одном из гостиничных номеров отеля «Мерис». Поначалу девушка была немало шокирована скабрезным шуткам мистификатора, с трудом воспринимала и обижалась на его чудачества и просьбы, как например – одеть трико с оголенной грудью или отправиться в дом к одному из его друзей в вызывающей шляпке, изображающей челюсти акулы, украшенные розами.
Дали был самодоволен и, как будто, издевался над ней. Узнав, что Аманда «возится с кистями», художник заявил, что это ужасно. «Заниматься живописью могут лишь талантливые люди, а талант – мужское качество.
Талант содержится в сперме», – уверил белокурую красавицу Дали. В другой раз, обратив внимание на то, с каким аппетитом девушка есть зажаренную садовую овсянку, принялся рассказывать ей, каким способом ловят и душат этих птиц, чтобы приготовить и подать их к столу. Дали не пил кофе, не употреблял вина, в частности, и спиртных напитков вообще, был вегетарианцем и ненавидел когда кто-то ел мясо в его присутствии. Кроме того, художник слишком много болтал о сексе.
«Философия молодых „неформалов“ базировалась на свободной любви, сексуальной свободе и прочих антибуржуазных теориях. Однако некоторые выходки моих друзей меня шокировали. Мои родители воспитали меня в религиозном духе, и если я не соблюдала церковных обрядов, то по крайней мере сохранила понимание того, что такое грех.»
Запавший на высокую блондинку, красавицу и умницу Аманду, художник стал приглашать девушку на дружеские обеды, на вечерний чай, на прогулки по парижским улочкам, в музеи, в поездки по Европе, на корриду и скачки. Модель отвечала согласием.
Ей, второй после Гала Дали признался, что больше всего на свете он боится не своих галлюцинаций, не фантазмов и злых собак, а… кузнечиков.
«Ребенком я восхищался кузнечиками и охотился за ними с моей тетушкой и сестрой, чтобы затем расправлять им крылышки, так напоминающие своими тонкими оттенками небо Кадакеса на закате. Однажды утром я поймал небольшую, очень клейкую рыбку, которую в наших местах называют „слюнявкой“. Я зажал ее в руке, чтобы она не выскользнула, а выглядывающую из кулака голову поднес к лицу, чтобы получше разглядеть. Но тут же в страхе закричал и отбросил „слюнявку“ прочь. Отец, увидев меня в слезах, подошел ко мне, чтобы успокоить. Он не мог понять, что меня так напугало. – Я… сейчас… – пробормотал я, – увидел голову „слюнявки“. Она… она точь-в-точь как у кузнечика… Стоило мне заметить сходство рыбы с кузнечиком, как я начал бояться этого насекомого. Неожиданно появившись, оно доводило меня до нервных приступов. Мои родители запрещали другим детям бросать в меня кузнечиков, а те то и дело нарушали запрет, смеясь над моим страхом. Мой отец постоянно повторял: – Удивительное дело!. Он так их раньше любил. Однажды моя кузина нарочно сунула кузнечика мне за ворот. Я сразу же почувствовал что-то липкое, клейкое, как будто то была „слюнявка“. Полураздавленное насекомое все еще шевелилось, его зазубренные лапки вцепились в мою шею с такой силой, что их скорее можно было оторвать, чем ослабить хватку. На миг я почти потерял сознание, прежде чем родители освободили меня от этого кошмара. И всю вторую половину дня я то и дело окатывался морской водой, желая смыть ужасное ощущение. Вечером, вспоминая об этом, я чувствовал, как по спине бегут мурашки и рот кривится в болезненной гримасе. Настоящее мучение ожидал меня в Фигерасе, где снова проявился мой страх. Родителей, чтобы защитить меня, не было, и мои товарищи радовались этому со всей жестокостью, свойственной своему возрасту. Они налавливали кузнечиков, обращая меня в бегство, и, конечно, я уносился как сумасшедший, но спастись удавалось не всегда. Мерзкий полудохлый кузнечик падал, наконец, на землю. Иной раз, раскрывая книгу, я находил вложенное между страниц насекомое, еще шевелящее лапками.»
Беседуя с художником, Лир понимала, что за маской клоуна скрывается глубокий, ранимый человек.
«Я и не думала влюбляться, – признавалась Аманда на странице своей книги. – Он был несколько староват, чтобы заменить мне отца, которого я потеряла, но он, подобно моему отцу, действовал на меня успокаивающе и был так же авторитарен. Мне хотелось, чтобы он меня утешал и обучал. Он знал много таких вещей, которые хотелось бы знать и мне. Иногда мне казалось, что он умеет проникать в суть вещей, опережать открытия. Он походил на пророка Знания. И он меня смешил. Для меня, пришедшей из мира, привыкшего к серьезности, приехавшей во Францию из города, где я жила бедно, Дали был вечным источником развлечений. Его комичность часто была непроизвольной, но именно он открыл для меня радость жизни. Быть может, находясь около него, я научусь быть счастливой, я, считающая мир таким безобразным?»
«Каждый раз экстравагантная приятельница Дали останавливалась в гостинице Порт-Льигата, которая находилась в ста метрах от дома мэтра, – вспоминал Питер Мур – Она звонила и радостно сообщала:
– Я вернулась!
Почти все время Аманда проводила растянувшись в шезлонге у бассейна, в микроскопическом бикини. Об отъездах Галы ни Дали, ни я ей не сообщали. Мы так и не узнали, кто же был осведомителем, – вспоминал Питер Мур.
Однажды, через несколько дней после очередного появления Аманды (как всегда, неожиданного), Дали попросил меня зайти к нему в мастерскую, чтобы побеседовать о чем-то лично. Аманда позировала ему в длинной набедренной повязке, и ничто не прикрывало ее великолепную грудь.
– Не обращайте внимания на Капитана, – сказал Дали, когда я вошел, – он привык к обнаженным натурщицам, он их даже не замечает. К тому же без очков он ничего не видит.»
На одну из посиделок Дали притащил с собой жену. До сих пор большую часть своего времени Гала проводила в Нью-Йорке, Париже, Бельгии, регистрируя картины и улаживая дела своего мужа.
«Она была сухощавой, с узкими плечами и широкими бедрами. Одетая в красный бархатный костюм, она показалась мне очень молодой. У нее была точно такая же прическа, как на тех полотнах, где Дали изображал ее в образе Мадонны. Тяжелый узел волос был подхвачен черным бархатным бантом, подаренным Коко Шанель. Вплоть до смерти Галы в 1982 году я ни разу не видела, чтобы она была причесана по-другому. Она носила на шее колье из фальшивых камней, сквозь которые был виден белый воротничок ее блузки. Эта первая встреча с Гала повергла меня в трепет. Она сверлила меня своими блестящими глазками, пронзала взглядом, которым, по словам Дали, можно было пробить стену. Впрочем она все-таки меня поприветствовала и пожала мне руку со словами: „Добрый день, дорогая“.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});