Артур Вейгалл - Клеопатра. Последняя царица Египта

Утром заговорщики собрались в той части правительственного здания, где в тот день должен был заседать римский сенат. Выбранным местом был поддерживаемый колоннами портик, примыкающий к театру, в задней части которого имелась глубокая ниша, где стояла статуя Помпея. Некоторые заговорщики были государственными чиновниками, которые выступали в роли судей и занимались слушанием дел, вынесенных на их решение. Говорят, что ни один из них своим поведением не выдал свою нервозность или недостаточную заинтересованность в этих общественных делах.

Но самообладание начало покидать их, когда обнаружилось, что диктатор откладывает свой выход из дому. Распространилась весть о том, что он принял решение не приходить в этот день в сенат, и вскоре стало понятно, что это можно истолковать как то, что он раскрыл заговор. Их смятение было таким, что они наконец послали некоего Децима Брута Альбина, друга диктатора, которому тот очень доверял, в дом Цезаря, чтобы он поторопил его. Децим обнаружил, что под влиянием ночных страхов Кальпурнии диктатор готовится отложить заседание сената; на его решение также повлиял тот факт, что он получил сообщение от авгуров, в котором говорилось, что в этот день жертвоприношения предвещают беду. В этом затруднительном положении Децим сделал Цезарю заявление, правдивость которого в настоящее время установить невозможно. Он сказал диктатору, что сенат единогласно решил даровать ему в тот день титул царя всех римских владений за пределами Италии и разрешить ему носить царскую корону в любом месте на земле или на море, кроме Италии. Он добавил, что Цезарю не стоит давать сенаторам повода говорить, что он проявил к ним неуважение, отложив заседание по такому важному случаю из-за дурного сна женщины.

Услышав эту весть, Цезарь, вероятно, испытал ликующее возбуждение. Желанный момент настал. Наконец его сделают царем, а провинции, которые будут ему переданы, очевидно, станут первой частью более богатого дара, который он, несомненно, получит со временем. Сомнения и мрачное настроение последних недель мгновенно улетучились, так как в этот день он станет монархом огромной империи. Какое значение имело то, что в самом Риме он будет просто диктатором? Он перенесет свою царскую столицу в другое место, например в Александрию или на место Трои. Он сразу же получит возможность жениться на Клеопатре и объединить ее владения со своими. Кальпурния может пока оставаться женой диктатора в Риме, а его племянник Октавиан может быть его официальным наследником; но за пределами его родины его супругой должна стать царица Клеопатра, а его собственный малолетний сын должен стать его наследником и преемником. Неуместность этой ситуации проявится так скоро, что Рим быстро признает его царем в Италии так же, как и за ее пределами. Вероятно, Цезарь часто обсуждал с Клеопатрой возможности такого решения этой проблемы, так как идея сделать его царем за пределами Италии была выдвинута несколько недель тому назад, и, наверное, теперь он подумал о том, как удивлена и обрадована будет царица неожиданным решением сената принять этот абсурдный план. Как только он женится на владычице Египта и сделает Александрию одной из своих столиц, его владения станут поистине египетско-римской империей; а когда, наконец, Рим пригласит его править также и в Италии, ситуация будет выглядеть так, что это Египет присоединяет к себе Рим, а не Рим – Египет. Как это развеселит Клеопатру, династия которой так долго боялась угасания по вине римлян!

Поднявшись на ноги и взяв Децима за руку, Цезарь сразу же, отбросив все дурные предчувствия, отправился в сенат, полный уверенности и надежды. На улице два человека – один слуга, а другой преподаватель логики – делали попытки раскрыть ему глаза на грозящую ему опасность, а гадалка, которая призывала его опасаться мартовских ид, снова повторила свое предостережение. Но Цезарь уже не мог отказаться от предстоящих волнений этого дня, а риск пасть от руки наемного убийцы, возможно, был для него тем самым фактором, который действительно доставлял ему большое удовольствие, так как Цезаря всегда воодушевляло присутствие опасности.

Когда Цезарь вошел в здание, все сенаторы встали, почтительно приветствуя его. Когда диктатор сел на свое место, один из заговорщиков, по имени Туллий Цимбер, подошел к нему, якобы с целью попросить его простить его ссыльного брата. Другие заговорщики сразу же собрались вокруг, подойдя так близко, что Цезарь был вынужден приказать им отойти. Затем, возможно заподозрив их замысел, он внезапно вскочил на ноги; Туллий схватил его тогу и сдернул ее с него, тем самым оставив на его худощавом теле лишь легкую тунику. Сенатор по имени Каска, которого диктатор только что наградил повышением, мгновенно ударил его в плечо кинжалом. Борясь с ним, Цезарь громко закричал: «Ты негодяй, Каска! Что ты делаешь?» В следующее мгновение брат Каски нанес ему удар ножом в бок. Кассий, которому Цезарь сохранил жизнь после Фарсала, ударил его в лицо; Буколиан вонзил ему нож между лопаток, а Децим Брут, который недавно уговаривал его прийти в сенат, ранил его в пах. Цезарь дрался за свою жизнь, как дикий зверь. Он наносил удары направо и налево своим stilus и, истекая кровью, сумел вырваться из круга ножей к пьедесталу статуи своего старого врага Помпея. Цезарь схватил еще раз Каску за руку, когда вдруг увидел своего любимца Марка Брута, который шел на него с обнаженным кинжалом; задыхаясь, диктатор произнес: «И ты тоже, Брут, – мой сын!» – и упал, умирая, на землю. Тут же шайка убийц окружила его и принялась наносить его распростертому телу удары ножами, раня друг друга в возбуждении и чуть ли не спотыкаясь, налетая на Цезаря, лежащего в луже крови.

Как только все признаки жизни покинули тело, заговорщики повернулись к сенаторам, но, к их удивлению, они увидели, что те, как сумасшедшие, устремились вон из здания. Брут подготовил речь, с которой он должен был выступить, как только убийство свершится, но через несколько минут в сенате уже никого не было. Поэтому он и его товарищи растерялись и не знали, что делать, но наконец они вышли из здания, несколько нервно размахивая кинжалами и выкрикивая лозунги о свободе и республике. При их приближении все разбегались по домам; а Антоний, боясь, что его тоже убьют, переоделся и поспешил переулками к себе домой. Заговорщики зашли в Капитолий и оставались в нем, пока делегация сенаторов не убедила их спуститься на форум. Здесь, стоя на ростре (трибуна на форуме Древнего Рима, украшенная носами кораблей, захваченных у неприятеля. – Пер.), Брут обратился к собравшимся, которые были довольно благожелательно настроены к нему; но когда другой оратор, по имени Цинна, начал резко обвинять мертвого Цезаря, люди снова загнали заговорщиков в Капитолий, где они провели ночь.