К достижению цели - Михаил Моисеевич Ботвинник
Играли мы эту партию два вечера. Я добился перевеса, затем получил выигранный конец, в котором практик Керес блестяще сопротивлялся, но и только.
Цель была достигнута. В матч-турнире Керес будет играть со мной неуверенно, популярность его поубавилась, да и победа в чигоринском турнире обеспечена... Вторым в турнире был Рагозин.
И снова за подготовку. Живем вместе с Рагозиным в санатории, ходим на лыжах, проверяем в тренировочных партиях подготовленные схемы. Флор также согласился мне помочь: в матч-турнире каждый участник может иметь двух помощников в анализе неоконченных партий. Прошу Флора собрать материалы по ладейному окончанию с двумя лишними пешками f и h: я этот эндшпиль плохо знал, а он вполне мог встретиться в партиях соревнования. Флор отлично справился с задачей.
Но главным моим товарищем по работе был, конечно, Слава Рагозин. 20 ноября 1925 года в сеансе против Капабланки он также принимал участие, правда неофициальное — он успешно помогал одному участнику, представителю клуба «Пищевкус». Жизненный путь Славы был нелегким: после школы пошел на хлебозавод, там получил травму — кисть правой руки была повреждена. Потом не без труда закончил строительный институт, мешали шахматы, которым он отдавал свою Душу...
Слава видел на шахматной доске (и в жизни!) то, что не видели другие. Иногда это особое «зрение» его подводило; нередко же давало ему возможность добиваться высоких достижений. Со мной играть ему было нелегко, моя игра была для него слишком реалистичной. Вероятно, друг у друга мы многому научились. Первую нашу партию мы сыграли в 1926 году в командных соревнованиях. Первую тренировочную — в 1929 году. Первый раз вместе готовились в 1936 году.
Характер у Славы был озорной, он способен был на лыжах скатываться с горки задом наперед, любил разыгрывать приятелей; в основе же своей это был глубокий человек, товарищ, на которого можно было положиться в трудную минуту!
С таким другом готовился я к решающим поединкам...
Пришло расписание туров голландской половины матч-турнира. К тому времени Файн отказался от игры, осталось лишь пять участников, и в каждом туре один претендент был свободен. Изучая расписание, я диву давался: в праздники (день рождения королевы и пр.) мы не играем... Подсчитал все точно и установил, что один из пяти участников будет перед последним туром гулять шесть дней подряд! Разумеется, такой режим игры будет во вред творческим и спортивным интересам и внесет элемент случайности. Стало известно, что все гости будут размещены в Схевенингене, в отеле «Кур-хаус», в нескольких километрах от «Дирентоена», зала, где будет происходить игра, — также плохо. Перед игрой надо минут 15—20 погулять, чтобы сосредоточиться, а не переезжать в автомашине, слушая посторонние разговоры, — это может лишь нарушить творческую сосредоточенность.
Настаиваю, чтобы наши участники заявили протест, но на меня никто не обращает внимания. Естественно, начинаю подозревать, что мои коллеги сговорились не оказывать мне поддержки в этих вопросах: раз Ботвинник возражает, значит, ему все это невыгодно — зачем же нам его поддерживать? Видимо, интересы шахмат были здесь уже на втором плане.
Подозрения — всего лишь подозрения, они нуждаются в проверке. Перед отъездом собираемся в кабинете председателя. Заявляю о своем несогласии с организацией турнира в Гааге, объясняю, что это вредит интересам дела. Все отмалчиваются. Настал момент, когда все должно проясниться.
«Предлагаю своим товарищам быть противниками за шахматной доской, но друзьями в вопросах организации соревнования. Я протягиваю вам руку...»
Протянутая рука повисла в воздухе — Керес и Смыслов отвернулись. Председатель застыл как изваяние.
«Теперь все ясно, — заявил я, — отныне в организационных вопросах буду действовать независимо. А один из вас будет бездействовать в Гааге шесть дней подряд и на седьмой — потерпит поражение».
Опять поездом в Голландию. В Минске на вокзале нас встречает большая группа шахматистов, в Бресте гремит духовой оркестр: «Не рано ли?» — опрашиваю Славу Рагозина. «Ба, да это Эстрин-Чернецкий», — посмеиваясь, отвечает мой собеседник. Действительно, руководит всем этим парадом молоденький и предприимчивый мастер Эстрин. Рагозин тут же прибавил ему вторую фамилию в честь известного военного дирижера...
Приезжаем в Хук-ван-Холланд. Среди встречающих доктор Эйве. Едем в Гаагу, в посольство.
Посол Вальков и наш руководитель Постников о чем-то долго совещаются, потом приглашают участников и секундантов.
«Сейчас едем в Схевенинген, там на берегу моря все будут жить в отеле «Курхаус» — так решили голландские организаторы...»
«Не поеду. Буду жить в отеле, откуда пешком до «Дирентоена» минут двадцать ходьбы».
Боже, что началось... Обвиняли меня во всех смертных грехах (я непреклонен); да в центре города и мест в гостинице не найти — убеждают меня. В этот момент в кабинете появилась высокая, худощавая и спокойная фигура — это был консул.Филипп Иванович Чикирисов. Держался он независимо, и посол относился к нему уважительно — сразу возбуждение улеглось.
«Какие тут трудности?»
Посол объясняет ситуацию.
«Ничего — делу помочь можно. Попробую поговорить с хозяином отеля «Тве Стеден» (два города)».
Филипп Иванович говорил по-голландски. Он съездил в отель и обо всем договорился. Все стало на свое место.
Сейчас Филипп Иванович на пенсии, живет в Москве, он член правления общества дружбы «СССР — Нидерланды». Когда мы встречаемся на заседаниях правления, всегда обмениваемся крепким рукопожатием и улыбаемся.
Поселились мы с женой, дочкой, Славой и Флором против парламента. Хозяин отнесся к нам гостеприимно, кормил превосходными цыплятами. Проверили со Славой расстояние до «Дирентоена» — он находился в Королевском парке — ровно двадцать минут!
Тянем жребий. Мое предсказание начинает сбываться. Шесть дней подряд отдыхать будет Керес; на седьмой день он черными играет со мной в последнем туре гаагской половины. Если удастся нанести ему поражение в этот день — предсказание станет точным.
Все согласны, что поскольку Файна нет и количество партий сократилось, то следует сыграть пятый круг. Таким образом, в Москве будет три (а не два) круга матч-турнира.
В первом туре я был свободен. Во втором играю с Эйве белыми. Неужели так и не сумею приспособиться к его игре? Рагозин приходит за мной в светлом костюме (когда я играл черными, он надевал темный костюм) — и через двадцать минут «Дирентоен»; пробираюсь на сцену, сажусь за столик — здесь никто отвлекать не будет.
Начинается партия. Удается завязать сложную игру; замечаю, что мой партнер просчитывается. Он явно играет на ничью, на упрощения, но
