Герхард Кегель - В бурях нашего века. Записки разведчика-антифашиста

Поэтому у членов нашей небольшой подпольной группы в Варшаве вызвали большую тревогу полученные в конце 1937 г. сведения о соглашении между Германией и Польшей, которое держалось в тайне и которым предусматривалось сотрудничество органов полиции обеих стран в «борьбе с коммунизмом».

Смена жилья. Наша конспиративная деятельность

Прибыв в столицу Польши, я поначалу поселился в меблированной комнате на улице Кругжа. Потом Гернштадт и я перебрались в новый дом на площади Збавичела. Мы считали, что наши тесные контакты не будут привлекать там к себе особого внимания.

Между прочим, поселившись там, я впервые в жизни позволил себе роскошь пользоваться услугами экономки. Мария, пятидесятишестилетняя полячка из деревни, была очень трудолюбива и, кроме того, превосходно готовила. У нее я научился готовить старопольский бигос – национальное блюдо из кислой капусты с тремя-четырьмя видами мяса, которому польский поэт Адам Мицкевич в своей поэме «Пан Тадеуш» посвятил несколько вдохновенных строк. В квартирках этого нового дома имелись малюсенькие кухоньки, в которых были сооружены еще более миниатюрные каморки с откидной постелью для прислуги. Когда мы договаривались с Марией о ее работе у меня, а я сказал ей, что буду платить немного больше обычного тогда в Варшаве жалованья прислуги «с питанием и жильем», она выразила единственное пожелание: каждый день рано утром отлучаться в церковь к утренней службе. Я, разумеется, не возражал. Что касается ведения хозяйства, то я предоставил ей полную свободу – о ведении домашнего хозяйства я тогда все равно не имел ни малейшего представления. Все шло наилучшим образом. Только иногда мне казалось, что она хотела, чтобы я стал борцом-тяжеловесом, и поэтому кормила меня до отвала.

Когда я женился и привез в Варшаву жену Шарлотту, у нее почти каждый день возникали стычки с Марией, которая ожесточенно защищала свою самостоятельность и свою кухню. А Шарлотта, которая оказалась в Варшаве лишенной возможности работать по профессии – фармакологом, естественно, испытывала потребность хотя бы заниматься домашним хозяйством. К этому добавлялись языковые трудности, приводившие иногда к забавным недоразумениям, хотя Шарлотта старательно учила польский язык.

Как-то раз, когда я пришел домой к обеду, в кухне шел громкий спор. Мария с крайним возмущением кричала: «Пан Кегель это не ест!» А Шарлотта так же громко отвечала ей: «Пан Кегель это ест!» И опять следовало громогласное утверждение Марии: «Пан Кегель это не ест!», а Шарлотта с предельной решительностью возражала: «Пан Кегель это ест!» Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы разобраться, в чем, собственно, дело. Вскоре по взаимному согласию мы расстались с Марией: для домашней хозяйки и экономки наша квартирка оказалась слишком тесна.

Через некоторое время мы с Гернштадтом поняли, что, если мы будем жить в одном доме, хотя и на разных этажах, это может навлечь опасность на нашу подпольную группу сопротивления. Гернштадта знали в посольстве фашистской Германии. Его время от времени посещал Шелиа. Ко мне домой также все чаще стали заходить сотрудники посольства и их жены. Поддержание таких личных контактов имело чрезвычайно важное значение для нашей политической работы. Кроме того, к тому времени между германским фашизмом и не менее враждебным к коммунизму режимом Пилсудского и их разведками установились весьма доверительные отношения.

При всех преимуществах, которые давало нам то, что мы с Гернштадтом жили в одном доме, следовало учитывать, что этот факт может вызвать подозрение у кого-нибудь. И мы решили прекратить эту «совместную жизнь» и переселиться на восточный берег разделявшей Варшаву Вислы в расположенные недалеко друг от друга, но все же отделенные несколькими улицами дома в районе Саска Кемпа.

Время подтвердило правильность такого решения. Мы с Гернштадтом также решили не звонить друг другу по телефону, поскольку нас могли подслушивать. Когда же я получал важные сведения или документы, представлявшие интерес для нашей политической работы, я перед обеденным перерывом, который длился два часа, звонил домой жене, чтобы обсудить с ней меню предстоявшего обеда. И если я называл ей какое-то определенное блюдо или сорт вина, она отправлялась поболтать с Ильзой Штёбе. В результате я после обеда или на другой день «совершенно случайно» встречался у той на квартире или где-нибудь в другом месте с Гернштадтом, с которым и обсуждал необходимые вопросы. Опять же по соображениям безопасности мы всегда обращались друг к другу на «вы», чтобы дружеское обращение на «ты» не привлекло случайно чье-нибудь внимание. Эта привычка оказалась столь живучей, что, когда мы после войны 20 июня 1945 года вновь встретились в Бисдорфе под Берлином, мы невольно заговорили друг с другом на «вы».

Во всяком случае, наша система связи в Варшаве была организована так, что мы могли встретиться друг с другом очень быстро и незаметно. Для получения информации из посольства фашистской Германии, которое в этом отношении оказалось чрезвычайно богатым источником, мы установили следующее разделение труда: Гернштадт работал с Шелиа, а также концентрировал свое внимание на после, я поддерживал контакты с другими сотрудниками посольства, через руки которых в конечном итоге проходили все важнейшие документы. И когда Гернштадт в той или иной беседе узнавал что-нибудь особенно интересное, мне удавалось получать в посольстве доступ к соответствующим официальным документам. Ильза Штёбе наряду с выполнением других заданий работала тогда со скучавшими порой и искавшими собеседниц женами дипломатов. В этих целях она нередко использовала мероприятия женской фашистской организации. И здесь тоже мы часто получали интересные сведения, которые я затем уточнял и дополнял в посольстве. Пригодилось и мое умение играть в теннис, благодаря чему я сумел завоевать симпатии кое у кого из молодых дипломатов, у помощников военного атташе, а также у некоторых молодых женщин из посольства. Иногда партнер для игры в теннис оказывался нужен самому послу, военному атташе или его помощнику, капитану, а позднее майору Кинцелю, который был особенно интересным собеседником. И тут мои услуги игрока в теннис оказывались весьма полезными.

Война приближается

Но вернемся к событиям второй половины 1938 года. Миллионы людей в Великобритании и во Франции восприняли мюнхенский диктат как мирное деяние. Но другие миллионы людей там были встревожены изменой, которую их правительства совершили в отношении своего союзника. Чтобы не вступать в борьбу, его выдали превосходившему его силами врагу в надежде, что в обозримом будущем тень войны не будет угрожать Великобритании и Франции.