Смерть, любовь и мужчины Елены Майоровой - Радько Наталья Ефимовна
Они жили, работали, любили, общались, а награды придут потом. Когда им не нужно. 22 декабря 2000 года премию «За лучшую публикацию года» журнала «Октябрь» получил… «Историк искусства, лидер московской школы художников гиперреалистов и, как оказалось, незаурядный писатель, которого еще предстоит открыть, Сергей Шерстюк — прежде всего многоликий автор собственных дневников. Дневник последнего года жизни Сергея Шерстюка — не предисловие к смерти или гибели, но история жизни, сплетшейся с любовью. «Украденная книга» — фрагмент жизни художника после трагической гибели жены, Елены Майоровой, примы ефремовского МХАТа. Чтение потребует от читателей большого мужества и открытого сердца, так как перед ним предстанет последняя в XX веке трагическая история любви, неведомым чудом свершившаяся в современном обмельчавшем мире».
Он был бы доволен. А награда для нее? О! Так много глаз продолжает прослеживать ее путь, так много слез вызывает до сих пор любой кадр с ее участием, столько новых зрителей подросло и поумнело, чтобы понять ее душу, оценить талант и красоту… Оборву эту мысль. Глазам горячо. Но главная награда — от любимого. «Украденная книга».
ГЛАВА 24
Не устаю удивляться тому, как хорошо Сергей Шерстюк знал свою жену. Она действительно была человеком чистым, даже целомудренным, отзывчивым, демократичным. Такую прекрасную, страстную женщину многие мужчины называли другом, подружкой. Леонид Черток, который был в 1983 году механиком по обслуживанию съемочной аппаратуры 5-го разряда, написал очерк памяти Гундаревой в информационном агентстве RUSNORD. «Я с Наташей работал в 83-м на «Одиноким предоставляется общежитие»… Режиссер Самсон Самсонов был известный ловелас: отсюда и количество женских тел на экране… Но с главной героиней этой картины — полный облом… Лена Майорова, подружка моя покойная, вечная ей память, его просто послала на «три веселых буквы». Если отбросить все сплетни, содрать всю шелуху с имени Елены Майоровой, то совершенно очевидно: она стремилась к тому, чтобы все было на своих местах. Работать — так работать, любить — так любить, а если нет — посылать «на три веселых буквы». Она не интересовалась гонорарами, боялась посмотреть в зал после спектакля, так была выжата, вряд ли слышала аплодисменты. Но любовь зрителя она должна была ощущать постоянно, у нее было безошибочное чутье. Но об этом не могло быть и речи: публика ее практически не знала. Обстоятельства, время, личные причины, в том числе и способность посылать куда-то режиссеров с неделовыми предложениями, проблемы самой публики, потерявшейся в безвременье, — все это создавало вокруг Лены замкнутый круг.
Некоторые авторы пишут о мощи и ярости ее таланта, объясняя это тем, что «силы у нее были немерянные». Не знаю, о чем идет речь. Но, похоже, о могучей стихийной энергии, для которой нет преград. Что-то типа коня на скаку остановит. Трубы же изолировала. Да, «мощь и ярость» были на сцене, перед камерой, а потом… Видео последних лет. Лена идет по двору, оглядывается, чуть улыбается, как Джоконда. Высокая, очень худенькая, бледная. Огромные, страдающие глаза, каку потерявшегося ребенка. О таких людях в народе говорят: «Как с креста снята». Это изнеможение. Дело в том, что не бывает «немерянных» сил, чтобы играть настолько достоверно чужие боль, отчаяние, страсть, надежду, чужую гибель. Это все нужно было носить в себе: такую эмоциональную глубину. То, что достойно выполняется на технике, профессионализме, то и воспринимается спокойно, как всего лишь кино, всего лишь театр. Роль Лены Майоровой, как нередко говорила она сама, не заканчивалась по команде: «Стоп. Снято».
Один из персонажей фильма «Закон» так говорит о героине Елены Майоровой, которую судили за подготовку террористического акта против Сталина: «Стоит, как тростиночка, одна, а эти все визжат…» Я даже вздрогнула от этой фразы, так она подходит самой Елене Майоровой. Режиссер Владимир Наумов всегда безошибочно подбирает актеров для своих картин. А выбор Майоровой на роль Татьяны Самариной, невинно осужденной, всеми преданной, — такая удача. Правда, сценаристы — Л. Зорин, А. Алов и В. Наумов — сюжеты о конкретных человеческих судьбах использовали в качестве иллюстраций, что ли, к живописному полотну исторического момента: смерть Сталина, арест и расстрел Берии, пересмотр сфальсифицированных дел… И роли Самариной не хватило ни текста, ни развития, ни завершения сюжета. Этой, самой интересной, роли попросту не хватило. Или не хватило бы, если бы ее играла другая актриса.
Девочка и мальчик пытались спасти выброшенного на берег моря дельфина. Тащили его к воде… Пройдут годы. Мальчик станет следователем прокуратуры, и на его столе окажется дело, предназначенное для пересмотра. Он приблизит к глазам фотографию взрослой женщины с огромными глазами девочки, увидевшей умирающего дельфина. Он узнал ее, приехал в тюрьму. Самарина — Майорова сидела перед следователем и не узнавала его. Она ничего не видела, она ничего не могла вспоминать, она хотела лишь подтвердить выбитое признание в попытке убить Сталина, чтобы ее оставили в покое. Она не была живым человеком. Застывшее, изможденное лицо, гладкие волосы с прямым пробором, погасшие глаза жертвы, смирившейся с тем, что она жертва. Следователь докажет ее невиновность, она приедет в Москву, позвонит в дверь своей квартиры… Ей откроет муж, из-за спины которого виден профиль другой женщины. Самарина — Майорова молча посмотрит мужу в глаза, остановит взглядом неловкое бормотание, из которого вытекает, что он мог быть причастен к ее аресту. И рванется прочь — от теплого порога на зимнюю стужу, где у нее больше никого нёт. От предательства — к гордому одиночеству и свободе. Бывший друг детства найдет ее засыпающей на заснеженной скамейке, уже не станет напоминать ни о чем, пригласит в ресторан. Она согреется, выпьет водки, улыбнется, начнет оживать. Перемены в ее лице можно фиксировать посекундно — это будет интересно и точно, как в документальном кино. Исчезнут тяжесть и обреченность, лицо станет молодеть и хорошеть на глазах. Ее пригласит на танец незнакомец, она согласится, вернется и скажет с почти счастливой улыбкой: «Он мне свидание назначил». Ясно, что она на это свидание не пойдет, но этот эпизод уже похож на нормальную жизнь молодой женщины. Женщины, в глубоких и мудрых глазах которой еще отражается пережитый ад. Она нальет еще водки себе и своему спутнику и произнесет тост: «Аминь». И больше в фильме с этой героиней ничего не произойдет. То есть она согласится переночевать в квартире следователя, по-прежнему его не узнает, скажет лишь, что очень хочет спать. Они будут спать в разных комнатах. Утром он бросится к ней и обнаружит лишь записку: «Спасибо. Извините». С точки зрения драматургии это не роль, а наброски к ней. Сюжет для отдельного, хорошего фильма. Но Майорова сыграла, как всегда, настолько яркий, запоминающийся характер, что Татьяна Самарина западает в душу как реально существующий человек, очень похожий на Елену Майорову. А таких людей в природе очень мало.
Режиссер Иван Дыховичный рассказал однажды сценаристке Надежде Кожушанной историю о женщине из высшего круга советской аристократии и ее связи с простым носильщиком в 30-е годы. Этот сюжет лег в основу фильма «Прорва», главную роль в котором сыграла выдающаяся немецкая певица Уте Лампер. «Я увидел ее в Париже, в модерн балете Бежара, и понял, что это Марлен Дитрих и Грета Гарбо одновременно… Озвучивала Уте Лампер Елена Майорова — единственная актриса, совпавшая с ней не только по тембру голоса, но и по состоянию души», — говорит режиссер. Когда Елена Майорова ездила по миру со спектаклем Питера Штайна «Орестея», многие международные критики называли ее русской Гретой Гарбо. Похожа. Стиль. Драматичность. Загадочность.
ГЛАВА 25
Искусствовед Владимир Левашов вспоминает: «Как-то мне пришлось поучаствовать (в роли зрителя) в просмотре будущих актрис, которых отбирал для своего курса главный режиссер одного из театров (сейчас это называется кастинг). Молоденькие девчонки чего-то читали, что-то изображали. Мэтр, казалось, дремал. И вдруг ожил, потянулся вперед, как гончая, учуявшая дичь. И ничего, казалось бы, особенного: девчушка и девчушка. Но он смотрел на нее так, что всем было ясно: уж эту точно возьмет. Каково же было общее удивление, когда он после кастинга заявил: «Не возьму. И передайте ей: пусть держится от театра подальше!» Ему возразили: «Но она же талантлива!» «Талантлива? — презрительно спросил мэтр. — Она гениальна! И я не хочу искалечить ее судьбу!»
