Альф Якобсен - Линкор «Шарнхорст»

Большинство из тех, кто имел на это право, пытались отговорить командующего Боевой группой от авантюрного выхода в море. Кумметц умолял Бея подождать до окончания ремонта «Тирпица», чтобы оба корабля действовали совместно. Он говорил, что в одиночку «Шарнхорст» будет очень уязвим, встретившись с британскими эсминцами, которые были оснащены более совершенными радарными установками, позволяющими проводить торпедные атаки в ночное время. Бей оценивал сложившуюся ситуацию не менее пессимистично, однако ни во что не хотел вмешиваться. Он предполагал, что атака на конвой будет проведена эсминцами под прикрытием огня «Шарнхорста». 22 ноября, когда корабли были впервые приведены в состояние боевой готовности и ждали приказа о выходе в море, Бей сформулировал свое мнение следующим образом:

«Я полностью осознаю, что атака на конвой зимой, при нынешнем состоянии Боевой группы, может быть осуществлена лишь с большим трудом… Все будет зависеть от везения… или от вероятности того, что противная сторона допустит какие-то существенные ошибки. Тем не менее, несмотря на то, что мы в некотором смысле уступаем противнику, мы имеем опыт, накопленный нашим флотом во время предыдущих сражений на море. И это оправдывает надежду на то, что удача вновь будет на нашей стороне».

Эти не очень обоснованные слова контр-адмирала Бея на бумагу переносил скорее всего его писарь Генрих Мюльх. В это время Мюльх, полностью поглощенный своей любовью, мог думать о чем угодно, но только не о спорах, которые вели между собой адмиралы. Гертруда написала ему, что очень боится бомбардировок, которым подвергается Рур, и Генрих старался всячески ее успокаивать.

«Все, что происходит вокруг нас, прежде всего отражается на нервах»,

— писал он и продолжал:

«Когда проходит потрясение от услышанного, выясняется, что многое не сходится с фактами. Некоторые люди слушают английское радио, и поэтому против своей воли постепенно становятся нашими врагами. Я здесь могу сравнивать то, что говорится, с реальными фактами. Что-то является откровенной ложью, что-то чересчур преувеличивается и используется в пропагандистской войне и в войне нервов… Пока что на вас не сыпались зажигательные бомбы, дорогая… так что не бойся, никогда на самом деле не бывает так плохо, как кажется…»

У него возникла еще одна и более серьезная проблема, которая не давала ему покоя. В Германии его семья, наконец, поняла, что переписка с Гертрудой дала ростки, из которых выросла подлинная любовь. Но отец вовсе не собирался мириться с этим. Да, Гертруда была с живым характером и красивой, но ведь она все-таки дочь всего лишь официанта. Семье Генриха было нелегко оплачивать его образование, и родители настаивали, чтобы Генрих нашел себе подругу из приличной семьи, обеспеченной и занимающей соответствующее положение в обществе. Гертруде эти разговоры причиняли боль, она считала их унизительными для себя, а Генрих писал ей:

«Моя дорогая девочка, вокруг нашей любви началась борьба. Они больше ни о чем не думают. Однако не надо бояться, спорить и сдаваться… Ты, конечно, знаешь, что моим родителям пришлось пойти на некоторые жертвы, чтобы я смог учиться в школе еще два года… и, конечно, всех удивило, что мы так быстро нашли и полюбили друг друга. Я написал отцу и вежливо, но твердо все объяснил. Тебе же я хочу сказать следующее: то, что говорят, меня не волнует, потому что ведь надо учитывать, что родители беспокоятся о моем будущем, и, следовательно, о твоем тоже. Чем занимаются родители, не имеет значения. Для меня важно лишь то, что я хочу пройти по жизни с женщиной, которая меня любит, верна мне и является хорошим другом, которая всегда будет рядом со мной в радости и горе, которая верит мне и дает веру в будущее… Красота — это только внешность, я не придаю этому большого значения. Я мечтаю о здоровых детях, душевном спокойствии, теплоте отношений и порядке в жизни… Вот почему тебе не следует грустить и переживать, моя дорогая девочка. Я люблю тебя больше, чем когда-либо… Я предчувствовал, что конфликт возникнет, и постараюсь сделать так, чтобы все уладилось. Все это никак не повлияет на нашу любовь. Я знаю, что ты горячо любишь меня и веришь мне, так что и я должен верить тебе и постараться сделать тебя, только тебя счастливой, несмотря на все разговоры о твоем прошлом, злобные слухи, ворчанье и предупреждения».

Контр-адмирал Бей был уверен, что в ноябре выход не состоится. Проходила неделя за неделей и уже приближалось Рождество, однако ни Люфтваффе, ни подводные лодки больше не сообщали об обнаружении противника. Теряя терпение, Хинтце выжидал еще две недели и, наконец, опять распорядился сняться с якоря. Ночь он провел в Скилле-фьорде, затем линкор обогнул мыс Лоппа и вошел в Бур-фьорд. Хинтце извлек урок из нападения на «Тирпица»: он хотел, чтобы у него было несколько мест возможных якорных стоянок, если англичане вздумают повторить свою столь успешную атаку.

«Благодаря своим агентам враг наверняка знает о том, что в Альта-фьорде часто проводятся учения и при благоприятных обстоятельствах может направить диверсионно-десантный отряд… если объект нападения… будет стоять на якоре, неподвижный и не защищенный»,

— писал он в дневнике.

Опасения Хинтце были вполне обоснованными. Начиная с ноября, «Лира» и «Ида» регулярно передавали радиограммы из Каа- и Ланг-фьордов, однако агентам приходилось нелегко. В Порсе Трюгве Дуклат каждый день сталкивался носом к носу с местным осведомителем, являвшимся к тому же и ярым нацистом. Они оба работали на электростанции и жили в одном и том же доме; и именно там антенну смело спрятали на водосточной трубе.

«Эта антенна впоследствии оказалась неэффективной, и я не мог выходить на связь с Лондоном до тех пор, пока меня не посетила идея о том, чтобы заменить отрезок одного из телефонных проводов между столбом и домом, где я жил, на антенну. Все начало работать как надо, и вскоре я мог связываться с Центром ежедневно»,

— писал Дуклат в своем отчете после окончания войны.

Вообще говоря, им с Рольфом Сторвиком пришлось проявить большую изобретательность, когда потребовалось спрятать «Лиру». Прямо на виду у любопытных зевак они под черным ходом в бывшую виллу управляющего шахтой выкопали небольшой подвал. Над ним установили шкаф, внутри которого было смонтировано гениальное механическое устройство. При повороте рычага, внешне похожего на обычный деревянный штифт, сдвигалось дно шкафа. Открывался лаз со ступеньками, по которому можно было спуститься в подвал, где находился передатчик. Дуклат писал: