Василий Гладков - Десант на Эльтиген

Я глядел на серьезное молодое лицо сапера со впалыми небритыми щеками и на его товарищей. Они слушали понимающе. Они сочувствовали Крюкову и его раненной бандитами невесте.

Чуть не сгорела любовь на войне.

Пепелище. Казачка с окровавленной рукой... Неожиданное воспоминание перенесло в далекие годы.

Гражданская была на исходе. Молодой тогда был казак Василий Гладков. Служил комвзвода. В Каменке подружился с девушкой. Грамотная, красивая девушка была Зина. Договорились: сбросим Врангеля в море - поженимся. Из Крыма полк шел по следам Махно. Дошел до Каменки. С каким нетерпением рвался я увидеть невесту. Въехал на улицу. Осадил коня. С ужасом вижу: вместо дома - пепел и обгоревшая труба. Зина, казачка моя! Соседи сказали, что пять дней назад тут ночевали махновцы. Пришли за Зиной, просватанной красному командиру. Отец в дом не пустил. Убили отца. Зина взяла револьвер. Одного "кавалера" она свалила, второй махновец выстрелил в нее.

- "Но эта рана, Андрюша, легкая", - читал сапер Крюков.

...Нет, не легкая рана досталась Зине. Умерла моя невеста. Сгорела в войне первая любовь казака.

Воспоминание пробудилось с такой силой, что захотелось сейчас же поделиться им с солдатами. Но я сдержался. Не следовало тревожить людей.

Сколько пепелищ придется еще им увидеть?

- "Андрюша, - продолжал чтение Крюков, - пишу тебе одна, но мысли у всех хуторян такие же. Бейте беспощадно фашистских гадов. Желаю вам успехов и чтобы остался жив, и мы снова заживем радостно, как раньше жили. Твоя навеки Вера".

Немцы начали очередной артналет. Все укрылись в траншее. Копылов, с его привычкой управлять настроением людей, сказал:

- Я тоже зачитаю вам письмо, товарищи. Мне его разведчики принесли. "Дорогой мой Фредди! Я сегодня получила письмо от тебя. Ты пишешь, что имеешь для меня темно-красную материю. Я полна нетерпения. Я только озабочена ботинками. Здесь нет ничего белого на высоком каблуке. Карточку получила, Фредди! Ты не должен ломать себе голову, что ты некрасив. Для мужчины это не самое главное. Целую тысячу раз, твоя Эмма".

- Сука! - определил Андрей Крюков, пряча свое дорогое письмо за пазуху.

- Вот, - сказал ему я, - когда вдумаешься в эти письма, то невольно напрашивается ответ, в чем наша сила. А у вас, товарищ Крюков, хорошая, видать, невеста. Будет к кому вернуться с победой. Будете отвечать, передайте и от меня привет и поклон.

В этот же день мы получили еще одно письмо, и тоже от девушек. Его принесли на КП дивизии. Оно било адресовано всему десанту.

"Героям-десантникам. Нам выпала честь доставлять вам боеприпасы и продовольствие. Мы не пожалеем сил и жизни, чтобы не оставить вас в беде. Для оказания вам помощи преодолеем все преграды на нашем пути. Шлем вам всем боевой привет. Женя Жигуленко, Полина Ульянова".

Пилот Жигуленко и штурман Ульянова часто летали в ноябре на Эльтиген, и их По-2 в 31-м полку научились различать до почерку полета.

Поскольку речь идет о боевых подругах, расскажу еще об одной встрече. В бою был ранен комбат Громов. Медсестра стрелковой роты 39-го полка Зина Мазина вынесла его из огня. Но по пути комбат погиб, а Мазину ранило. Теперь она находилась в медсанбате. Вечером я зашел туда.

В подвале врач провел в угол, приподнял край плащ-палатки, заменявшей занавес.

- Зинаида Мазина хорошо перенесла операцию. У нее было пулевое ранение в живот...

В углу лежала забинтованная худенькая девушка.

- Вам не тяжело будет ответить на вопрос?

- Нет, нет, - ответила она, стараясь говорить громко. На утомленном лице улыбка, а в карих глазах - слезы. - Спасибо, что пришли, товарищ полковник.

- Вы видели, Зина, как погиб Громов?

- Да, это было на моих глазах. Как мне хотелось спасти ему жизнь... Раненая заплакала.

Она плакала странно - одними глазами - боялась растревожить рану.

Зина была с батальоном во время контратаки за высоту. Дважды наши шли и оба раза откатывались. Потом все-таки пересилили врага, завязали рукопашную. Комбат первым выскочил на высотку, около него разорвалась мина, и Мазина увидела, как он упал.

- Когда я подбежала к нему, он был без сознания. Вдруг закричал: "Товарищи, не сдавайте высоту!" - и снова притих. Сначала я растерялась, потом сообразила: надо же его вынести, а то захватят немцы. Кто-то кричал снизу: "Сестра, скорее!" Я с трудом уложила комбата на плащ-палатку и стала тащить. Пули - как дождь. Проползла метров сто за бугорок, хотела тут немного передохнуть. Подполз пожилой солдат, попросил перевязать ему ногу. Посмотрела, а у него отбита ступня левой ноги. Обнаженные кости. Мне как-то страшно стало. Солдат сказал: "Не бойтесь, сестрица... Вот нож, разрежьте сапог. Дайте бинт, сам перевяжу". Когда резала голенище, около комбата разорвался снаряд. Тело даже подбросило. Тут вот он, за бугорком, и умер. Солдат бросил перевязывать свою отбитую ногу, стал на колени, снял шапку. Отдал последнюю дань комбату. Тут и меня ударило чем-то по животу. Солдат спросил, не ранило ли меня, и сказал, что сейчас перевяжет, а мне как-то стыдно стало, и я ответила, что не надо. Хотела подняться, ноги не слушаются. Солдат кончил перевязку ноги, поднялся, опираясь на автомат, и сказал: "Ну, теперь слушайся меня, дочка". Он взял меня под руку и стал поднимать. Дальше уже совсем ничего не помню...

Весной 1960 года мы снова встретились с Зинаидой Мазиной в Москве.

- Мазина! Зина! Сестра эльтигенская!..

- Какая встреча, товарищ генерал!

Она - мать семейства, работает в столовой.

- А помните, как вы плакали в медсанбате и все просили, чтобы вас не эвакуировали?

- Помню... я тогда очень боялась расстаться с боевыми товарищами. Лежала в своем углу и плакала: видно, уж я такая несчастная родилась на свет, второй раз ранена, а еще не совершила настоящего подвига. Увезут, и не увижу, как наши прижмут фашистов...

- Разве тогда у вас второе ранение было? А я и не знал. Когда же первое?

- Первый раз под Москвой, в ногу, в сорок первом году. И лечилась в Москве. Выздоровела, и вдруг срочно вызвали в Кремль. Сам Михаил Иванович Калинин вручил мне медаль "За боевые заслуги". Он дал мне медаль и спросил: "Что вас, дочка, привело на фронт?" Я, помню, так растерялась и ничего не смогла ответить. Мне тогда было девятнадцать, глупенькая совсем была. Вот если бы вы в Эльтигене меня спросили, я бы ответила по всем правилам.

Для нас, офицеров и солдат великой армии, советские женщины были боевыми подругами. Их работа в тылу, их самоотверженная служба на фронте с особенной силой показывали народный характер войны против немецко-фашистских захватчиков.

В наши руки в конце войны попал интересный документ - немецко-фашистский штабной анализ "русско-советского десанта на Эльтиген". Враг вынужден был признать: "Операция ясно показала устойчивость всех начальников и готовность войск идти на преодоление любых трудностей". Понять причину героизма советских воинов фашистским штабистам было, конечно, не под силу. Они объяснили по-своему: "Большевистская пропаганда крепко пустила корни среди командиров Красной Армии... При выполнении плана обращала на себя внимание характерная беспощадность в обращении с людьми... В десанте, в частности в первом эшелоне, в качестве санитаров участвовали женщины (до 40 человек)". На третьем году войны немецкое командование по-прежнему обманывало себя. Нравственная сила нашей армии, единство партии, армии и народа - все это оно свело к сказке о "большевистской пропаганде" и "беспощадности большевиков".