Нонна Мордюкова - Казачка

Не поймут, наверно, меня многие, да и сама я не пойму: то рвались в отдельные квартиры, то с грустью вспоминаем дорогую коммуналку. Но когда у меня спрашивают, чего бы я хотела, я всегда отвечаю: чтобы был вестибюль и много, много дверей, ведущих в квартиры моих друзей.

…Не знаю, не помню, честное слово, как мы с братом попали к какому-то генералу в кабинет на Кузнецком мосту. Сижу не дышу, брат стоит перед письменным столом.

— Что ж ты, милый мой, хочешь шпионов ловить, а приехал так поздно? — говорит генерал. — Чуть бы пораньше.

— Я колоски собирал.

— Что?

Генерал не знал эту сторону нашей жизни: когда задумаешь что-то купить или куда поехать, собери колосков, в поле их много. Потом отбей чем-нибудь, отвей на ветру и по пол-литровой баночке неси на базар. Мы так всегда делали — не у родителей же брать деньги. Иногда, правда, объездчик отнимет, но чаще отсидишься в лесополосе, а как стемнеет — домой с оклунками.

— Да… Это тоже дело ва-ажное, — листая бумаги, сказал генерал. — Ну что ж, для начала пошлем тебя в Алма-Атинское кавалерийское пограничное училище. В понедельник отправление… А там все будет зависеть от тебя.

Казанский вокзал. Одежда штатская, но какая-то жалкая, как у беспризорников: понимаю, худшую надевают, все равно потом бросают ее после получения военной формы. Мечусь с сыном и с передачей по перрону и думаю, как бы еще сфотографироваться.

— Уйди, кобыла! — шипит брат. — Уйди по-хорошему.

Конечно, он стесняется, что его опекают, но узелок с едой взял. Потом выпросила и второе: «Да вот же, в четырех шагах фото, ну я тебя умоляю!» Он с пресной ухмылкой последовал за мной. Ребенок орал на ящике, а мы сидели, замерев, пока не щелкнул фотоаппарат…

Зажили мы в тепле с хорошими людьми, как вдруг приезжает Тихонов. Он представлял себе под словом «квартира» и по моим восторженным интонациям при описании нашей жизни совсем-совсем другое жилье… Обвинил меня в том, что я согласилась взять такую комнату, довел до слез. А уж чтобы мне выйти к соседям, то это только тайно. Откуда у него, думала я, такого молодого, можно сказать пацана, столько строгости?!

Труд

Работать, конечно, трудно. Бывает, что очень трудно. Но мне посчастливилось: как только стали мои глаза видеть и ощущать жизнь, так уже кто-то вложил мне в руку хворостинку и послал в огород выгонять оттуда кур. Мы подрастали, и дел прибавлялось. Помню, умоешься утром, оденешься, а к тебе уже каким-то образом задание «тянется»: полить из лейки огурцы, пополоть картошку, убрать в доме. И вот, переглядываясь с подружкой через плетень, кричишь: «Ты уже сколько прополола?» — «Я две». — «А я уже три».

И уж как нам не хотелось полоть! Опять вызываем друг друга: «Ну, ты скоро?» А та, потная: «Ну че ты гавкаешь — не даешь работать». — «А я — уже!» — «Ну и радуйся». — «К тебе бегу — помогать». В обеих семьях задания выполнены, и — аллюр три креста — на речку.

А как тень до почтового ящика, висящего на столбе, дойдет, хватит жировать, надо в бочку воды натаскать корове. Не беда: артезианские колодцы почти на каждой улице, а то и по два. Вода далеко-далеко, кружочек ее блестит глубоко. Крикнешь, а там где-то внутри как будто толчок из звука. Ты слово говоришь, а там «вав» — и всё. Вниз летит ведро долго, за ним веревка бежит, и ручка от вертушки крутится так, что и не видно ее. Тикай, а то ударит и убить может. Слышишь — ведро «дуль!», и нет его — истопилось. Начинай крутить. Долго, пока не вылезет ведро. Закряхнешь немного ведро левой рукой, потом быстро правой — и на край колодца, отцепил и пошел к бочке. И так надо раз десять, чтоб корова попила с вечера и утром.

Но продали корову, чтоб одежду всем купить, и, слава тебе господи, купили козу Герку. Она меня так жалела, так мало требовала. Один раз, правда, заблудилась, отбилась от стада. И вот пастух стучит кнутом по калитке: «Нонка, иди ищи свою Герку».

«Герка! Герка!» — кричу я, а уже сумерки, и боязно среди папоротников валандаться одной. «Герка, Герка!» Вдруг хвать меня за плечи парень большой. Хотела вырваться, а он не дает.

— Смотрите, ребята, девица интересная.

А, курортники. Какая я им девица?

У них были с собой какие-то плоские деревянные чемоданчики с лямкой через плечо.

— Девочка, можно мы тебя нарисуем?

— Можно. А когда? Сегодня?

— Да нет, сегодня уже темнеет. Давай завтра, с утра, часиков в десять-одиннадцать.

Я не знала, как это понять, — часов у нас не было, и я спрашиваю:

— Как тень от Петушка где будет?

А Петушок — это высоченная скала на реке Псекупе. Мы в то время жили в Горячем Ключе.

— Вот как до середины реки дойдет, так и приходи.

— В обед, значит.

— Придешь?

— Приду.

Пока мы говорили, Герка стояла себе на перекате и пила воду.

— Герочка, миленькая, пойдем домой.

Я героем иду: Герку нашла, портрет завтра принесу… Но мама не обратила внимания на мои достижения, недовольная тем, что я стекло на лампе не протерла от сажи. Это было мое последнее задание.

Утром встали, как обычно, рано. Смотрю, Петушок весь в тумане, почти не видать. А если туман, значит, будет хороший день. Слушаю мамины поручения и сразу после завтрака кидаюсь их выполнять. Герка уже в стаде. Полить огурцы, помидоры, двор подмести и до обеда — ку-ку!

Что-то у меня все так быстро получилось: только макушка Петушка осветилась, а у меня уже все сделано.

— Нинка, — кричу соседке, — ты чего делаешь?

— Двор мету.

— А я уже все сделала. С меня портрет будут рисовать, дак я мигом. Сейчас еще и воды в бочку!

— Ой, а меня возьми с собой!

— Возьму, если поможешь с водой.

Нинка быстро дометает двор и бегом ко мне. Я пока ведро донесу до бочки, она уже вытаскивает новое из колодца. Да по пять ведер — делов-то! Вытащили лишнее ведро и ледяной водой обдали друг друга из корячка (ковшика).

Сели. Смотрю, тень на том берегу реки и до воды еще далеко.

— Что б еще сделать? Давай потрусим матрацы и свежей соломы набьем.

Повытаскивали матрацы, вывернули в сарай старую солому и давай свежей, пахучей наполнять. Натоптали. Постелили — койки и топчаны дыбом. Ну это пока человек не ляжет: бывает, что и скатится сразу на пол. Ничего, все равно рад свежей постели.

Гляжу, тень дошла до начала того берега.

— Пошли, — говорю, — ну их к чертям! Так от дел и задушимся.

Пришли мы, а они уже там.

— А, девчушки, пришли… Садитесь.

Мы садимся, а они рисуют себе Петушок, и так до тех пор, пока тень на этот берег не пришла.

— Может, мы пойдем? — робко спросила я.