Нина Молева - Призрак Виардо. Несостоявшееся счастье Ивана Тургенева

Тургенев не обживался в материнском доме, потому что не мог рассчитывать его себе оставить. Раздел наследства был проведен так, что ему пришлось отказаться почти ото всего, чтобы только сохранить для себя Спасское, по сути, не приносившее никаких доходов. Наследники не стали возражать и тогда, когда Иван Сергеевич распорядился перевезти в Спасское обстановку своих московских комнат. В конце концов, это были такие мелочи, которые можно было и спускать с молотка. В Спасском-Лутовинове их не стали вводить в привычную обстановку — оставили во флигеле и спасли от будущего пожара.

Дальше было путешествие тургеневских вещей по России и снова Москва — как знак судьбы. Оставалось дождаться открытия музея — казалось бы, чего проще. Но факты складываются в упрямую схему: Тургенев не нужен Москве, и это начиная с советского периода.

1960 год. Решение правительства РСФСР — в ближайшие сроки основать и открыть мемориалы Гоголя, Щепкина, Островского, Левитана, Танеева, Телешева. Спустя 47 лет музея Гоголя по-прежне-му нет. Давно сметен с лица земли бульдозерами тот самый, подлежавший музеефикации дом Щепкина в Большом Спасском переулке — в порядке придания благообразия району (позади бывшего Центрального рынка) перед каким-то очередным празднеством. В нем великий артист жил четверть века, принимал Гоголя, Пушкина, всю литературную и артистическую Россию. В доме на 3-й Мещанской, вокруг которого сегодня устроена кутерьма по поводу открытия мемориального музея, Щепкин провел считанные месяцы и никого уже не принимал.

Ничего не сделано с мастерской Левитана, находящейся под неизменной опекой Художественного института имени Сурикова. Дом Танеева, выпотрошенный сразу после его восстановления культурным арендатором — Худфондом РСФСР, устроившим в крохотном деревянном особнячке производство гипсовых моделей вождей, не сохранил никаких первоначальных черт на 1995 год, а позже вообще перешел в ведение Патриархии. Переданный в аренду Московскому городскому отделению ВООПИК, дом Телешева до 1995 года приходил в руинообразное состояние.

За него боролся потомок и наследник писателя, пока сохранявшаяся его усилиями квартира не выгорела.

Единственный, снова, казалось бы, процветающий Дом-музей Островского на Малой Ордынке в действительности представляет собой чистый новодел, типологически обставленный внутри. Достаточно сказать, что сообразно нашим нынешним представлениям о классиках, скромнейшее домовладение дьякона приходской церкви превратилось в лакированную то ли барскую, то ли купеческую усадьбу, в которой характерная замоскворецкая теснота сменилась размахом «благоустроенной территории». А ведь когда Бахрушинский музей начинал свои «восстановительные» работы, еще были живы те, кто жил с дореволюционных времен в этом доме и вокруг него, кто располагал любительскими фотографиями и тщетно пытался передать их реставраторам, а главным образом руководству музея.

И как же характерно для позиции Москвы (советской и постсоветской — никакой разницы!): Ивана Сергеевича Тургенева в списке вообще нет. Как, впрочем, и памятника писателю. Инициативные группы борются за памятники братьям Лихудам на Никольской улице, Уолту Уитмену, Абаю, героям Конан Дойла и Ильфа и Петрова, Осипа Мандельштама — на том месте, где войско Дмитрия Донского служило напутственный последний в городе молебен перед походом на Куликово поле, — городского головы Алексеева, основателя Канатчиковой дачи и многих других, необходимых для города предприятий — ему отдается вся Таганская площадь. Второму по счету в городе грандиозному памятнику Шолохову предоставляется тургеневский бульвар — Гоголевский (в прошлом — Пречистенский), как раз под окнами того дома, в котором после продажи особняка на Остоженке останавливался в каждый свой приезд в Москву великий писатель. Тургенев, создавший эпоху в литературном и нравственном формировании своего народа, должен удовлетвориться бюстом у библиотеки в переулках Мясницких ворот.

Но ведь было же издано постановление Правительства Москвы за № 971 от 24 ноября 1992 года о передаче в аренду Государственному литературному музею Министерства культуры Российской Федерации «строения № 1 дома № 37 по улице Остоженка» под размещение музея И. С. Тургенева. Было, но только за эти годы вырос не музей, а нелепое безвкусное чудище из многоэтажных домов центра Галины Вишневской, изменившее весь облик улицы, надвинувшееся и на Зачатьевский монастырь, и на тургеневскую усадьбу.

В незапамятные времена лучшим арендатором тургеневского особняка нашли Комитет по физкультуре и спорту, поскольку «спортсмены» изловчились произвести необходимый ремонт деревянного особняка силами и материалами… стройбата. Вопрос квалификации строителей, естественно, не стоял: как сделают, так сделают. Перемены в правительственных структурах не сказывались на профиле арендатора. Чиновники от спорта обшивали стены анфилады, где скончалась мать писателя, новомодными облицовочными материалами. Переделали под нужды бухгалтерии комнату писателя в мезонине. Добивались пробивки все новых окон в старых стенах. Наконец, устроили новый конференц-зал, выкопав соответственно подвал по периметру старого фундамента.

Всякие технические нормативы были отброшены. Тогдашний Комитет по культуре и соответственно предшественник позднейшего ГУИОПа убеждали беспокойную «общественность», что «физкультурников» следует благодарить хотя бы за репродукцию портрета Тургенева в прихожей дома с установленной перед ним пластмассовой вазочкой с искусственными цветами. Все-таки помнят, слава богу, и не наломали большего. В этой повседневной изматывающей борьбе первое место традиционно принадлежало «Литературной России».

В результате спустя годы там благоденствовал тот же арендатор, который, впрочем, в поисках средств — кто их не ищет сегодня? — именно тургеневские комнаты передал субарендатору, а в былом подземном конференц-зале функционируют 17 рабочих мест «по пошиву спортинвентаря», под которым в 1995 году подразумевались трусы. «Дом-сирота» — сравнение, от которого может быть только стыдно и Министерству культуры, и Литературному музею, и отцам города. Надежда на музей растворялась в туманной дали.

Все шло (пусть не на словах — на деле) по привычным советским нормам. Только еще медленнее, с еще большими канцелярскими препонами, зато пышнее, представительнее, со все возрастающим числом симпозиумов, конференций, общественных советов — огромное маховое колесо без приводного ремня. Бесконечные доклады, научные сообщения, съезды со всех концов страны, соответственно «культурные программы», при удаче — отчеты на телевидении. Все шелестело, никого и ни в чем не заставляя действовать…