Империя боли. Тайная история династии Саклеров - Патрик Радден Киф
Порыв осквернить древний храм, написав на нем свое имя, можно рассматривать как вандализм. Но это был и акт неповиновения - неповиновения смертности, неповиновения самому времени. Сегодня мы знаем имена тех братьев, спустя две тысячи лет после того, как они утонули в Ниле. Но мы знаем и имена вандалов, потому что до сих пор можем прочитать их на стене храма. Человек умер. Но его имя продолжает жить.
К 1960-м годам Египет стремительно модернизировался, и для того, чтобы контролировать ежегодные разливы Нила, страна отправилась на строить плотину. Плотина позволила бы управлять орошением региона. Она превратит миллионы акров пустыни в пахотные земли, а турбинные установки, расположенные под землей, будут вырабатывать гидроэлектроэнергию. Плотину называли чудом техники, "новой пирамидой" . Была только одна проблема: перераспределив огромный водоем, плотина создаст трехсотмильное озеро , затопит окрестности и поглотит пять древних храмов, разбросанных на ее пути. На протяжении тысячелетий эти чудеса архитектуры противостояли разрушительному воздействию времени. Но теперь Египту придется выбирать между своим будущим и прошлым. Храм Дендура, как его стали называть по названию места, где он стоял, был одним из уязвимых сооружений. Его могли смести.
Была развернута международная кампания по спасению "нубийских памятников". Организация Объединенных Наций согласилась помочь Египту перенести каждый древний храм, который пострадал бы от строительства плотины. Однако это стоило бы денег, которых у Египта не было. Поэтому Соединенные Штаты обязались выплатить 16 миллионов долларов на эти цели. Египетский чиновник Абдель эль Сави был тронут этим актом щедрости, и в 1965 году он предложил передать Храм Дендура Соединенным Штатам в знак благодарности. Хороший жест. Но как подарить восьмисоттонный храм? И где в такой молодой стране может жить столь древний артефакт?
Метрополитен-музей, занимающий грандиозное место на Пятой авеню, вдающейся в Центральный парк, был задуман сразу после Гражданской войны, когда группа видных ньюйоркцев решила, что Соединенным Штатам необходим великий художественный музей, способный соперничать с европейскими. Музей был зарегистрирован в 1870 году и переехал в здание на Пятой авеню десять лет спустя. Музей начинался с частной художественной коллекции, состоящей в основном из европейских картин, которая была подарена Джоном Тейлором Джонстоном, железнодорожным магнатом, а также пожертвованиями некоторых его товарищей по разбойничьим баронам. Но с самого начала музей демонстрировал захватывающее напряжение между интересами и потаканием своим богатым сторонникам и более общественной, эгалитарной миссией. Метрополитен-музей должен был быть бесплатным и открытым для публики, но субсидироваться за счет пожертвований богатых людей. На открытии музея в 1880 году один из его попечителей, адвокат Джозеф Чоут, произнес речь перед собравшимися промышленниками позолоченного века и, пытаясь заручиться их поддержкой, высказал лукавое замечание о том, что на самом деле филантропия покупает бессмертие: "Подумайте, миллионеры многих рынков, какая слава может еще достаться вам, если вы только прислушаетесь к нашему совету, превратить свинину в фарфор, зерно и продукты - в бесценную керамику, грубые руды торговли - в скульптурный мрамор". Железнодорожные акции и акции горнодобывающих компаний, которые в следующей финансовой панике "несомненно погибнут, как иссохшие свитки", можно превратить в долговечное наследие, предлагал Чоут, в "прославленные полотна мировых мастеров, которые будут украшать эти стены веками". Благодаря такой трансформации, по его мнению, огромные состояния могут превратиться в долговечные гражданские институты. Со временем грубое происхождение щедрости того или иного клана может быть забыто, и будущие поколения будут помнить только о филантропическом наследии, к чему их подтолкнет имя семьи на галерее, крыле, возможно, даже на самом здании.
К началу 1960-х годов Метрополитен стал одним из крупнейших художественных музеев в мире. Но он испытывал трудности. С одной стороны, музей активно приобретал великие произведения искусства. В 1961 году Мет заплатил рекордную для сумму в 2,3 миллиона долларов за картину Рембрандта "Аристотель, созерцающий бюст Гомера". Но в то же время музей с трудом мог позволить себе держать двери открытыми и платить сотрудникам, а чтобы свести концы с концами, полагался на ассигнования из и без того напряженного бюджета Нью-Йорка. С посещаемостью проблем не было: после приобретения Рембрандта за несколько часов мимо картины прошли восемьдесят шесть тысяч посетителей (чтобы, как писали в прессе, оценить, стоит ли "картина цены ракеты"). Ежегодно музей посещают три миллиона человек. Проблема заключалась в том, что никто из них не платил.
Огромное количество посетителей усугубляло еще одну проблему: в здании не было кондиционеров. В разгар лета - пик туристического сезона - в галереях стояла жара. Поэтому музею требовались средства на реконструкцию, которая включала бы установку охлаждающих устройств. В то время директором Метрополитен-музея был коренастый, курящий трубку знаток по имени Джеймс Роример. В 1961 году он объявил, что к открытию Всемирной выставки в Нью-Йорке через три года в Метрополитен-музее будут установлены кондиционеры. Ему нужно было только найти способ заплатить за это. Поэтому он обратился за помощью к Артуру Саклеру.
Роример удачно выбрал момент. Братья Саклер только начали заниматься филантропией, а страсть Артура к коллекционированию предметов искусства была в самом расцвете. Братья вышли из расследования Кефаувера совершенно невредимыми, что придавало им бодрости и оптимизма. По словам Ричарда Лезера, который был адвокатом всех трех братьев в этот период, "Они гордились тем, что им удалось спастись". И у Роримера было кое-что, чего хотели братья. Со времен Джозефа Чойта и его коллег-грандов в 1880 году Метрополитен был самым большим клубом инсайдеров в Нью-Йорке. Братья Саклер давали деньги самым разным учреждениям, но, что примечательно, их пожертвования часто направлялись туда, где у них не было никаких личных связей. Артур не учился в Колумбийском университете, он учился в Нью-Йоркском университете. Мортимер и Рэймонд даже не смогли поступить в Нью-Йоркский университет на медицинский факультет из-за антисемитских квот. Тем не менее братья делали пожертвования в Колумбийский университет, затем в Нью-Йоркский университет и в самый элитный из всех университетов - Гарвард. Их щедрость имела ярко выраженную целеустремленность.
Но Метрополитен-музей был в своем классе. Кредо этого учреждения - свободный доступ для публики - компенсировалось репутацией огромной эксклюзивности, когда речь шла о богатых донорах, которые поддерживали это место и получали желанное место в совете директоров музея. Это была благотворительная организация с непревзойденной репутацией. Кроме того, это было безошибочное
