Наркомы страха - Борис Вадимович Соколов
Своим заместителем Ежов попросил назначить М. П. Фриновского, ранее возглавлявшего войска НКВД. Это назначение было немедленно санкционировано Сталиным и Политбюро. В апреле 1937-го Михаил Петрович стал первым замом, сменив на этом посту ягодинца Агранова. Его выдвижение было неслучайным. Как вспоминала Агнесса Ивановна Миронова-Король, Ежов и Фриновский были давними знакомыми, дружили семьями. Но на оперативной работе Ежову приходилось оставлять тех, кто служил при Ягоде, преданных людей среди кадровых чекистов он почти не имел. Это позволило Сталину без труда сместить Николая Ивановича в тот момент, когда его миссия по истреблению «врагов народа» была завершена.
При Ежове пышным цветом расцвели внесудебные органы — Особое совещание, всевозможные «двойки» и «тройки», приговаривавшие арестованных к высшей мере наказания заочно, списком. Только в один июньский день 1937 года нарком внутренних дел представил список из 3170 политических заключенных, предназначенных к расстрелу. И список тут же был утвержден Сталиным, Молотовым и Кагановичем.
2 июля 1937 года Политбюро направило обкомам, крайкомам и ЦК национальных компартий шифрограмму, требовавшую взять на учет «всех возвратившихся на родину кулаков и уголовников с тем, чтобы наиболее враждебные из них были немедленно арестованы и были расстреляны в порядке административного проведения их дел через тройки, а остальные менее активные, но все же враждебные элементы были бы переписаны и высланы в районы по указанию НКВД».
Дальше — больше. Устанавливались разнарядки: сколько «врагов народа» за данный период времени должно разоблачить то или иное территориальное управление НКВД. Например, 30 июля 1937-го Политбюро утвердило оперативный приказ НКВД «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов». Под «другими» понимали прежде всего троцкистов и прочих участников внутрипартийных оппозиций. По этому приказу предписывалось арестовать до конца года 259 450 «антисоветских элементов» и 72 950 из них расстрелять. При этом местные руководители могли и сами запрашивать из центра дополнительные лимиты на репрессии. А с февраля по август 1938-го Политбюро утвердило разнарядки на аресты еще 90 тысяч «политических».
В состав «троек» входили глава местного НКВД, секретарь парторганизации и прокурор, что символизировало единство партийных и карательных органов, которые вместе вершили одно преступное дело.
Чтобы легче было добиваться от «врагов народа» признательных показаний, людям Ежова официально разрешили применять физические пытки. 10 января 1939 года Сталин разослал в обкомы шифрограмму, где объяснил, что «применение физического воздействия в практике НКВД было допущено с 1937 года с разрешения ЦК ВКП(б)… ЦК ВКП(б) считает, что метод физического воздействия должен обязательно применяться и впредь, в виде исключения, в отношении явных и не-разоружившихся врагов народа, как совершенно правильный и целесообразный метод».
Строго говоря, пытки применяли и до 1937 года. Чем, как не пыткой, было лишение сна в ходе конвейерных допросов, длившихся порой по нескольку суток. Следователи через 10–12 часов сменялись, а подсудимый оставался в кабинете и был лишен возможности вздремнуть хотя бы пару минут. Часто подследственных заставляли часами стоять в полной неподвижности, помещали в холодный карцер на хлеб и воду Но прямого рукоприкладства, по крайней мере формально, не допускалось. Теперь же официально дозволили бить подследственных. И били, да еще как. Кулаками и ногами, ремнями и резиновыми дубинками. Вот пытка электрошоком как-то не прижилась. Может быть, из-за того, что электричество и электротехника были дефицитом? Зато по части избиений людям с Лубянки не было равных. Правда, резиновых дубинок, которые закупались за границей, не хватало. Они оставались привилегией столичных чекистов, тогда как в провинции больше полагались на кулак, в крайнем случае — на ремень. И еще изобрели оригинальный метод — «пятый угол». По углам комнаты стоят четыре сотрудника в кованых сапогах и избивают находящегося в центре подследственного или заключенного. Несчастный пытается спрятаться — ищет пятый угол, которого нет.
Результаты чекистского искусства испытал на себе, в частности, маршал В. К. Блюхер, которого забили до смерти буквально в последние дни пребывания Ежова на посту наркома внутренних дел. По свидетельству одного из бывших следователей НКВД, когда 5 или 6 ноября 1938 года он впервые увидел маршала, то «сразу же обратил внимание на то, что Блюхер накануне был сильно избит, ибо все лицо у него представляло собой сплошной синяк и было распухшим».
Проводя чистку, особой ненависти к ее жертвам Ежов не испытывал и иной раз мог облегчить положение членов семей репрессированных. Как вспоминала одна из прошедших ГУЛАГ женщин, знавшая Ежова еще по Казани, «сына Ягоды после ареста матери и бабушки из местечка Акбулак, что на границе Оренбургской области и Казахстана, послали в детдом, где его избивали и «воспитатели», и сверстники. Ежов приказал изменить фамилию, перевести Гарика в другое место и не трогать». Может быть, Николай Иванович, вопреки распространенному мнению, не превратился в кровавое чудовище? Просто работа у него была такая — людей на смерть отправлять. Если б перебросили его из НКВД, скажем, курортами заведовать, Николай Иванович истово заботился бы об отдыхе трудящихся и никого убивать бы не помышлял. И все-таки… Всего в 1937–1938 годах были приговорены к расстрелу по политическим обвинениям 681 692 человека, из них 631 897 — внесудебными «тройками».
Даже некоторых соратников Ежова брала оторопь от масштаба репрессий. Фриновский рассказывал супругам Мироновым-Король о примечательной беседе со Сталиным: «Как-то вызвал он меня. «Ну, — говорит, — как дела?» А я набрался смелости и отвечаю: «Все хорошо, Иосиф Виссарионович, только не слишком ли много крови?» Сталин усмехнулся, подошел ко мне, двумя пальцами толкнул в плечо: «Ничего, партия все возьмет на себя…» Но ни генсек, ни партия, разумеется, никакой ответственности на себя не взяли, предпочтя свалить ее на Ягоду и Ежова, Абакумова и Берию.
В январе 1937-го Ежову присваивают звание генерального комиссара государственной безопасности, а 16 июля город Сулимов Орджоникидзевского края переименовывают в Ежово-Черкесск. На следующий день Ежова награждают орденом Ленина «за выдающиеся успехи в деле руководства органами НКВД по выполнению правительственных заданий». Эта стандартная формулировка подразумевает заслуги Николая Ивановича в развертывании массовых репрессий, подготовке фальсифицированных следственных дел и политических процессов.
В 30-е годы и особенно в эпоху Большого террора в стране небывалого размаха достиг культ работников НКВД. Театры один за другим ставили пьесы о том, как героические чекисты «перековывают» в лагерях и на стройках пятилеток вчерашних уголовников, кулаков, «вредителей». Одну из них, «Аристократов» Николая Погодина, современники прямо называли «гимном ГПУ». О другой, «Чекистах» Михаила
