Русская армия на чужбине. Галлиполийская эпопея. Том 12 - Сергей Владимирович Волков
Однако мы считаем эту сторону деятельности С.В. Резниченко второстепенной и не главной. Главная его заслуга была в том, что он умел поддерживать все жизненные ростки, ободряя, помогая материально, часто сам внося инициативу. И несомненно, главнейшая заслуга состояла в том, что в самую мрачную эпоху Парижского отрицания он сумел своими докладами в Константинополе поддержать и укреплять то настроение, которого искали сами общественные круги, но для укрепления которого сами нуждались в постоянном ободрении.
Первый же доклад С.В. Резниченко в Главный Комитет Земского союза в Константинополе был яркой апологией галлиполийского корпуса. «Совершилось русское национальное чудо, – писал он, – поразившее всех без исключения, особенно иностранцев, заразившее непричастных к этому чуду и, что особенно трогательно, несознаваемое теми, кто его творил. Разрозненные, измученные духовно и физически, изнуренные остатки армии генерала Врангеля, отступившие в море и выброшенные зимой на пустынный берег разбитого городка, в несколько месяцев создали при самых неблагоприятных условиях крепкий центр русской государственности на чужбине, блестяще дисциплинированную и одухотворенную армию, где солдаты и офицеры работали, спали и ели рядом, буквально из одного котла, – армию, отказавшуюся от личных интересов, нечто вроде нищенствующего рыцарского ордена, только в русском масштабе, величину, которая своим духом притягивала к себе всех, кто любит Россию». Дав такую характеристику армии и впервые, кажется, пустив крылатое слово о «нищенствующем ордене», он кричит всем, кто только может его услышать, что «армия голодает», и строит свой гуманитарный призыв на чисто принципиальных, национально-патриотических предпосылках. Его настойчивый голос, упорный стук в константинопольские двери, наконец, личное влияние и авторитет играют большую роль в укреплении позиции сторонников армии. В Галлиполи начинают приезжать гости нашей общественности.
Это было в середине июня 1921 года, в самый яркий период галлиполийской жизни. Переброска в славянские страны еще не началась. Все части были в сборе. В городе находились шесть военных училищ: Сергиевское46, Корниловское47, Николаевско-Алексеевское инженерное48 и Николаевское кавалерийское. Несмотря на то что они принуждены были ютиться в развалинах, что они были лишены примитивных учебных пособий, скудно питались, несли, кроме занятий, караульную службу, они были в полном смысле слова образцовыми частями. Старые традиции училищ с их культом офицерской чести, с постоянным напряжением и дисциплиной, развивались здесь с особой отчетливостью. Теперь, на чужбине, когда весь корпус осознал себя носителем идеи национальной России, это сознание в сердцах юношей пробуждалось с необычайной яркостью. Всегда чисто и даже, по условиям жизни, блестяще одетые, подтянутые, с постоянным, во всех обстоятельствах непрекращающимся сознанием не только своей службы, но служения, они были лучшим украшением первого корпуса.
Кроме этих юношей, город всегда был полон офицерами и солдатами разных воинских частей. В городе были курсы и школы: военно-административные, артиллерийские – для штаб- и обер-офицеров. Гимнастическо-фехтовальная школа сумела создать высокие образцы культа здорового человеческого тела. Учебные команды различных частей заражались духом юнкеров и не только внешне, по форме, но и внутренне, по содержанию. Город блестел своей чистотой; лагерь щеголял своим убранством. Там тоже весь досуг уходил на воинские учебные занятия, которые поддерживали дисциплину и воинский дух.
Для детей был организован детский сад. Солдаты-гимназисты, не закончившие образования, были откомандированы из частей в город, в гимназию имени барона П.Н. Врангеля. Почти весь запас наличных культурных сил стал преподавателями этой своеобразной гимназии.
На одной из главных улиц, в пустующей комнате, организованы были сперва спорадические, а потом и систематические курсы, затрагивающие уже предметы высшей школы. Курсы эти уже начали перекидываться в лагерь, для тех кто не мог ходить в город. В преподавательских кругах уже зарождалась организация галлиполийской академической группы.
По инициативе молодого энергичного журналиста, подпоручика Шевлякова49, организовалась «Устная газета», где 2–3 раза в неделю, в городе и в лагере, читались сводки газет всех направлений, собственные статьи, фельетоны, рефераты. «Устная газета» приобрела большую популярность, и аудитория была битком набита постоянными слушателями.
Церковные хоры высокой художественной отделки пели в городской церкви и в многочисленных походных полковых церквях. Литературные и художественные кружки работали по студиям. Издавались рукописные журналы. Появились местные поэты, среди которых следует отметить молодого юнкера П. Сумского50. Иллюстрированные журналы достигли высокой степени совершенства, и в журнале кавалерийской дивизии «Развей горе в чистом поле» помещались первоклассные акварельные карикатуры.
Около развалин старого Акрополя, где на страже стоят вековые пинии, вылезающие из исторических башен и стен, поместился корпусный театр. Все – и декорации, и реквизит, – все было сделано руками самих артистов; они же были и рабочими на сцене, и уборщиками, и администраторами. Часто самый текст пьес был восстанавливаем по памяти самими артистами, – и все это было проникнуто трогательной любовью.
Первые гости нашей общественности застали Галлиполи в этом периоде расцвета. Правда, вполне эмансипироваться от парижского влияния было нелегко, и константинопольская общественность работала с перебоями. В конце того же июля, за подписью главноуполно-моченного Красного Креста сенатора Иваницкого, председателя Главного Комитета ВЗС А. С. Хрипунова и председателя Главного Комитета Союза Городов П.П. Юренева был прислан для распространения меморандум Цок’а (Центральный Объединенный Комитет). Этот меморандум состоял в обращении «Ко всем беженцам, включая лагеря Галлиполи и Лемнос», в котором говорилось, что единственный выход из положения – это распыление, организованное по общему плану. И так как это соответствует желанию французов, к которым русские должны питать вечную и незабываемую благодарность, то следует идти по этому пути, пользуясь французской помощью и благожелательством.
С.В. Резниченко, который должен был явиться агентом по распространению этой брошюры в частях, не только отказался от этого поручения, но послал новый мотивированный доклад по этому вопросу. Красочно описывая все препятствия и оскорбления французов, господин Резниченко еще раз заявил, что в «Галлиполи сейчас находится армия, а не беженцы. Эта армия может уйти в Сербию или нет, но пока что остается армией, и сейчас, после пережитого, оскорбить ее меморандумом Цок’а, в котором она трактуется только беженством, просто говоря – нельзя…» Эта резкая отповедь имела свое влияние. От А.С. Хрипунова была получена телеграмма с просьбой не распространять этот меморандум, который можно рассматривать как один из таких «перебоев» нашей общественной работы.
12 июля в Галлиполи
