Карпо Соленик: «Решительно комический талант» - Юрий Владимирович Манн
Хорошо осведомленный обо всех «занятиях» Кронеберга, будучи одним из первых читателей его переводов, Белинский высоко ценил его поэтический талант. Но, как и по отношению к Кульчицкому, он трезво оценивал слабые стороны харьковского затворника, которые стали особенно заметны позднее, когда Белинский пытался привлечь его к участию в «Современнике». «Кронеберг – только переводчик, – писал он Боткину, – а как сотрудник – хуже ничего нельзя придумать. Современное для него не существует, он весь в римских древностях да в Шекспире»[172].
Ближе к современности была другая участница «кружка», Софья Кронеберг. Умная, образованная девушка, она нередко помогала брату в его ученых занятиях; так, например, работая над статьей «Гамлет», исправленный г-ном Полевым (опубликована в «Литературной газете» за 1840 год), Кронеберг опирался на сделанное Софьей сопоставление перевода Полевого с французским переводом Летурнера, исправленным Гизо. Но при этом Софью не меньше волновали текущие события русской литературы и общественной мысли, и, во всяком случае, в распространении в Харькове идей Белинского ее роль была одно время не многим меньше, чем роль Кульчицкого.
Боткин писал Белинскому в феврале 1840 года: «Вообще, в Харькове имя твое, право, лучше известно, нежели в Москве, – а все через добрую Софью и Кульчицкого, – а „Наблюдатель“ считает Софья просто своим журналом, журналом своих близких людей…» И еще о Софье: «…она тебя хорошо знает, любит расспрашивать о тебе, – я уже не говорю о том, как она любит читать статьи твои…»[173]
Но, увы, активная деятельность Софьи Кронеберг в «кружке» продолжалась недолго. Не без грусти сообщал Кульчицкий в январе 1841 года Белинскому, что Софья Ивановна «выходит замуж, за одного младого юношу, отставного штаб-ротмистра, помещика с хорошенькими усиками…»
Очень интересным человеком был и Александр Станкевич, брат Николая Станкевича. В его знакомстве с Кульчицким, а может быть, и остальными членами «кружка» посредником оказался тот же Боткин, который давно знал Станкевича.
6 марта 1841 года Кульчицкий сообщил Белинскому: «Я познакомился с ним (А. Станкевичем. – Ю.М.) через Боткина в нынешний его приезд, и полюбил от души этого милого юношу.
Так приятна для меня эта находка здесь в Харькове, где людей не слишком-то много. Но странно, как мы с ним не познакомились прежде, живя в одном городе вместе два года!»
Знакомство с А. Станкевичем было для Кульчицкого тем более «приятно», что в его лице он приобретал еще одного друга Белинского. Великий критик был дружен с А. Станкевичем с юношеских лет. Николай Станкевич в письме от 29/17 октября 1837 года, наряду с «Виссарионом Неистовым», то есть Белинским, упоминает своего брата Александра – «как истинного члена компании братьев-Станкевичей»[174]. В том же году Белинский писал об Александре Станкевиче: «Он умный и образованный малый»[175].
И еще одна драгоценная нить шла через Станкевича – к Михаилу Семеновичу Щепкину. Сестра Станкевича, Александра Владимировна, в середине 40-х годов вышла замуж за Николая Михайловича Щепкина, сына великого артиста. Но сам Станкевич познакомился с М.С. Щепкиным еще до этого события, очевидно в начале 40-х годов, в Одессе. «Из рассказов Ал. Вл. Станкевича, – говорит его сестра, – мы знали много подробностей о жизни Щепкина, с которым они часто и много беседовали вдвоем…»[176]
Но повторяем: самую значительную роль в харьковском «кружке» играл все же Кульчицкий. Человек далеко не первостепенного таланта, колеблющийся, не уверенный в себе, постоянно страдавший от «чувства бессилия», как писал близко знавший его Н. Тютчев, Кульчицкий тем не менее представляет интерес, выходящий даже за рамки нашей темы.
Артист А.П. Толченов писал: «Мне кажется, литераторы еще мало знают о размере влияния Белинского на ту часть среднего, образованного общества, которое в литературе не высказывается, мемуаров о себе не ведет и вообще таит про себя свои сокровенные убеждения, руководясь только ими в своих действиях на жизненном поприще…»[177] Можно только повторить эти слова: мы говорим о России Белинского, о его огромном влиянии, но еще очень мало знаем, как конкретно осуществлялось это влияние, кто стоял за великим критиком… Фигура Кульчицкого помогает в некоторой мере восполнить этот пробел, хотя он и не принадлежал к тем безгласным людям, которых имел в виду Толченов, но, напротив, «в литературе высказывался» – и высказывался подчас довольно определенно… Но он являлся той характерной для своего времени фигурой, через которую влияние Белинского распространялось, росло в русском обществе, шло вширь, зачастую за счет глубины – это были неизбежные в таких случаях потери… в этом состоит интерес и значимость Кульчицкого как общественного типа.
И то, что Кульчицкий и его «кружок» стояли так близко к харьковскому театру, стремились в первую очередь на него распространить свое влияние, не могло пройти для театра бесследно. По крайней мере, задумываясь над причинами столь сильного развития реалистических тенденций на харьковской сцене, появления и расцвета здесь таких талантов, как Соленик, мы в числе главных факторов должны назвать воздействие идей Белинского, в распространении которых Кульчицкий и другие члены «кружка» были неутомимыми и полезными посредниками.
В одной из статей Кульчицкий говорит, что его критические выступления оказывают свое воздействие на Соленика: «С неизъяснимым удовольствием заметили мы, что с некоторого времени г. Соленик стал прилежнее изучать свои роли, стал обращать внимание на характеры, со всеми их принадлежностями, костюмом, манерами, физиономией»[178].
Было бы, конечно, наивно думать, что сам Соленик, человек огромного таланта и, по единодушным отзывам современников, острого проницательного ума, был не в состоянии усвоить то, что усвоил Кульчицкий. Дело не в этом: в распространении новых идей огромную роль играет интенсивность, с которой эти идеи отстаиваются и благодаря которой на людей большого таланта влияет зачастую литератор гораздо менее талантливый. Тем более, если он одухотворен идеями, обаянием, силой такого человека, как Белинский.
Кульчицкий писал как-то Белинскому: «Мы можем в целую жизнь и не встретиться более; жизнь, после которой – что и где будем, неизвестно; а все-таки есть какая-то потребность быть в памяти людей, некогда нам милых. Сегодня я ехал по должности, да и тут вдруг как-то пришел мне на мысль Пушкин с его богатою жизнью, с его возвышенной натурой, с его страстями, странствованиями, любовью и проч., что составляет жизнь, и мне
