Русская революция, 1917 - Александр Фёдорович Керенский
Я говорю не об офицерах, продвинувшихся во время войны, а о кадровых военных, вышедших из старых кадетских училищ.
Возможно, конечно, что офицеры, сильно пострадавшие от революционной анархии, меньше всех виноваты в тяжкой жизни солдат при самодержавии. Они сами существовали в жестких тисках системы, не имея возможности переделать армию по-своему. С детства воспитанные старыми методами военного обучения, живя в особой среде с особыми традициями, они лишь пассивно выполняли приказы вышестоящих, стараясь как можно меньше думать, когда эти приказы казались им противоречившими совести и честной службе. Все это верно. Тем не менее, офицерам следовало постараться понять, почему солдат, радуясь краху старой военной системы, мстит своим непосредственным командирам. Для этого достаточно простого анализа, чуть более широкого взгляда, критического отношения к самому себе. Не стоит все сваливать на злую волю отдельных людей или на пропаганду, настроившую солдат против офицеров. Это действительно сыграло свою роль, но это не основная причина, даже не вторичный фактор эксцессов. Основная причина кроется в прошлом, в устаревшей армейской системе, в ненормальных, неестественных отношениях между офицерами и солдатами. Надо искать причину трагедии, постигшей армию во время революции, в казармах, какими они были перед катастрофой.
Добавлю еще: не будем идеализировать прошлое, к чему сегодня проявляется склонность. Это печальное и проклятое прошлое. К сожалению, массы не рассуждают. Они не способны мгновенно понять и объяснить себе новые явления, особенно когда на виду остается старое, знакомое, привычное; иначе и быть не может. Солдаты слишком привыкли видеть в офицере символ угнетения и не были способны сразу преодолеть в себе инстинктивное желание мести, кровопролития. Во всяком случае, в армии жажда мести проявилась сильней, чем на флоте. Армейские офицеры больше страдали за принадлежность к дворянству или буржуазии, чем за то, что они офицеры.
На флоте наоборот. Объясняется это не тем, что флотские экипажи более развиты в политическом отношении, обладают более высоким классовым сознанием, чем армейские массы, и не тем, что при всех революциях флот всегда по сравнению с армией шел на крайние меры (достаточно вспомнить роль флота во время Великой французской революции, революций в России, в Германии). Нет, я приписываю чрезвычайно тяжелое положение, в котором оказались офицеры флота, особенно Балтийского, тому факту, что, в отличие от армии, корпус морских офицеров всю войну оставался практически в целости и сохранности. На фронте контингент кадровых офицеров быстро смешивался с офицерами запаса, еще быстрей таял в огне кровавых сражений с началом войны. Тяжесть активных боевых действий, масса новых впечатлений отвлекали солдат сухопутной армии, в определенной мере сглаживая в памяти старые обиды на офицеров. Флот же существовал практически в прежнем виде. За исключением некоторых незначительных изменений в составе и призыва резервистов в начале войны, он сохранялся, можно сказать, неизменным. С первым ударом революционного грома над военными судами офицеры не знали, куда бежать, где прятаться, спасаясь от памятных старых грехов и обид, в страхе перед долгожданной расплатой. С каждым часом, с каждым прошедшим днем в памяти флотских экипажей только четче вырисовывались ужасные картины прошлого. Я уверен, если бы 12 марта не грянуло общее потрясение, до конца лета на флоте поднялся бы великий бунт. На нем царила необычайно наэлектризованная атмосфера. Если в сухопутной армии сохранялось хоть что-то напоминающее авторитет и дисциплину, на флоте сразу после падения старого режима исчезли последние следы того и другого. Если над армейскими командирами и офицерами просто был установлен определенный контроль, командование и офицеры военных кораблей мгновенно превратились в глазах экипажей в подозреваемых, и по решению судовых комитетов офицерские каюты немедленно становились тюремными камерами для командующего состава.
Вот что мне рассказывал один морской офицер: «В тот день, когда вспыхнула революция, я собрал своих людей, рассказал им о ходе событий, сообщил, что офицеры поддерживают восстание, подчиняются Временному комитету Думы. Предложил экипажу поступить точно так же. „Как прикажете, ваша честь“, — отвечали матросы. Вечером того же дня экипаж потребовал, чтобы я явился, сдал кортик. Матросы объявили о своей верности Совету рабочих и солдатских депутатов и о „переходе власти к их собственному судовому комитету“».
Все это вместе с массовым убийством офицеров происходило 12 и 13 марта до появления уже упоминавшегося пресловутого «приказа № 1».
В общем, события на Балтийском флоте могут служить примером стихийного бунта против офицеров. Он начался раньше, чем из какого-нибудь петроградского революционного центра успели прийти какие-нибудь указания или распоряжения. Надо раз и навсегда покончить с абсурдной легендой, будто развал всякой власти и дисциплины в армии и на флоте с его трагическими последствиями произошел по некоему сигналу, поданному Советом рабочих и солдатских депутатов или лично мной с согласия Совета. Это глупые измышления.
В армии уже фактически царила анархия, когда 16 марта к власти пришло Временное правительство. То же самое происходило во всей стране. Анархию породило не Временное правительство, ему пришлось только бороться с ее результатами. Совет рабочих и солдатских депутатов тоже не принимал никакого сознательного участия в развале армии и уничтожении офицеров. Я говорю «сознательного», потому что Совет допускал серьезные ошибки, имевшие фатальные последствия и пагубно отразившиеся на армии, но эти ошибки были обусловлены ситуацией, сложившейся в первые дни революции в Петроградском гарнизоне.
Я уже в нескольких словах рассказывал о последних четырех днях существования монархии. Теперь вернусь к ним подробней. В момент восстания Петроградского гарнизона офицеры, как было сказано выше, разбежались из казарм. Теперь хотелось бы показать, как на это реально и психологически отреагировали лидеры революционного движения в Таврическом дворце, начиная с Родзянко и кончая Стекловым. Не будем забывать, что, хотя революция покончила с царизмом без особых трудностей, не встретив серьезного сопротивления, мы 12 марта в Таврическом дворце не знали конкретных деталей развития ситуации, не представляли, в каком положении сами находимся, не имели никакого понятия о ходе и возможных результатах начавшейся борьбы. У нас не было сведений о происходившем за пределами Петрограда, равно как и в столице. Нам абсолютно не было известно о намерениях старого правительства и еще меньше о том, какую позицию займут офицеры, особенно тыловые. Невозможно было догадаться, почему исчезло все командование Петроградского гарнизона. От страха, нерешительности, пассивного непротивления развитию событий или по какой-то более серьезной причине?
С первого момента революции Таврический дворец нисколько не доверял петроградским офицерам. Это
