Сергей Фирсов - Николай II

…День торжества отметили в 8 часов утра 21 пушечным выстрелом. По разосланным от двора повесткам в Зимний дворец в полдвенадцатого утра прибыли члены Святейшего синода и «знатное духовенство», члены Государственного совета, министры, аккредитованные в России иностранные послы с супругами, придворные и лица свиты. Дамы были в русском платье, кавалеры — в парадной форме. На венчание русского монарха прибыли (а точнее сказать — остались со времени похорон Александра III) многочисленные зарубежные родственники и члены дома Романовых. Венчальные перстни на руки брачующимся надел царский духовник отец Иоанн Янышев. В продолжение бракосочетания в церкви читались молитвы «О благочестивейшем самодержавнейшем великом государе нашем Николае Александровиче всея России и супруге его благочестивейшей государыне императрице Александре Федоровне». С тех пор подобные возглашения будут звучать в православных храмах на протяжении двадцати двух лет. Завершилось церковное торжество благодарственным молебном и 301 пушечным выстрелом.

Затем — в парадной карете с форейторами и русской упряжью — молодожены проследовали в Казанский собор для поклонения чудотворной иконе Казанской Божьей Матери. Позднее состоялся свадебный обед в Аничковом дворце. От Зимнего до Аничкова великим князем Владимиром Александровичем, главнокомандующим войсками гвардии и Петербургского военного округа, шпалерами были выстроены войска.

Строгая красота свадебных торжеств производила впечатление на современников… Царь радовался и, проезжая в Казанский собор, отвечал на приветствия. «Красивое лицо новой государыни, которую с любопытством рассматривают все, кажется надменным и злым. И в народе то там, то здесь хмуро шепчут о ней то, что думает она сама: — Пришла вслед за гробом…» Приведенные слова принадлежат писателю Георгию Иванову — младшему современнику императрицы. Но это — не художественный вымысел. Много лет и всерьез изучавший историю жизни Александры Федоровны, Г. Иванов знал, о чем говорил. Его современники с самого начала не жаловали молодую императрицу. Еще до ее венчания с русским царем, когда весть о грядущей свадьбе стала достоянием прессы, известный автор «Петербургских трущоб» писатель Всеволод Крестовский написал поэтический экспромт, очевидно направленный против супруги Николая Александровича:

Неумолимая судьба, —Какая весть коснулась слуха,Опять на русские хлебаСадится гессенская муха.

Ее воспринимали как «немку», очередную «бедную родственницу», которая хочет «поживиться» «русскими хлебами». Ничего дурного не совершив, выходя замуж не только по праву рождения, но и по любви, Alix оказывалась виноватой без вины, оскорбляемой подозрениями, провожаемой грубыми шутками и суеверными сравнениями. Известный правовед и сенатор А. Ф. Кони, летом 1917 года написавший свои воспоминания о Николае II, очевидно, не прав, когда указывает, что народ «искренно приветствовал его брак с „Гессен-Даршматской“ принцессой, как ее назвал на торжественной ектений протодиакон Исаакиевского собора». Уже одно то, что Кони запомнил и воспроизвел эту веселую оговорку, поместив информацию о ней в своих мемуарах, чрезвычайно показательно — Александру Федоровну не любили.

Невольно, благодаря трагическому стечению обстоятельств, она приехала в Россию в дни роковой болезни и смерти Александра III. Ее личное, семейное счастье началось под служение панихид по почившему государю. Венценосный жених, очевидно радовавшийся каждой встрече с ней, вынужден был уделять большую часть своего времени подготовке погребения отца и решению неотложных государственных дел. «Я ничего не знаю. Покойный государь не предвидел своего конца и не посвящал меня ни во что», — жаловался в те дни царь министру иностранных дел Н. К. Гирсу. Практически ежедневное участие в траурных церковных службах также эмоционально осложняло жизнь молодого монарха. «Мы все исплакались, — признавался он русскому послу в Австро-Венгрии князю А. Б. Лобанову-Ростовскому, — и присутствуем на панихидах как истуканы».

Но прошло несколько дней, и истомленные горем «истуканы» организуют праздник. Декорации молниеносно меняются. Слезы замещаются улыбкой. Семейное счастье — важнее всего. «Невообразимо счастлив с Аликс, — записывает государь в дневнике через три дня после свадьбы, — жаль, что занятия отнимают столько времени, которое так хотелось бы проводить исключительно с ней!» Комментировать здесь нечего. Государственные обязанности воспринимаются как помеха личной жизни. Как здесь не вспомнить утверждение американского историка Р. Уортмана о том, что «при Николае II публичные обязанности русского государя превратились в бесцветный фон для сцен супружеского счастья». Воистину так! Год траура для последнего самодержца стал первым годом полноценного семейного счастья. Радость и горе оказались связаны 1894 годом воедино, личный интерес победил политическую целесообразность. Однако делать из этого какие-либо выводы Николай II не хотел. Ведь главное заключалось в том, что рядом была любимая. Александра Федоровна стала главным человеком в жизни последнего царя. Она не забрала «его волю», как иногда писали современники, он сам отдал ей всего себя, без остатка. Императрица была больше, чем жена, — она была человеком, которому государь безусловно верил. На этом и зиждились их отношения, для семейного человека — идеальные, для самодержца — непозволительные.

1894 год подходил к концу, начиналась жизнь самодержца. Исторический Рубикон был перейден, и пути назад не было. 31 декабря Николай II записал в дневнике, что «уповая на Бога», он без страха смотрит в наступающий год — «потому что для меня худшее случилось, именно то, чего я так боялся всю жизнь! Вместе с таким непоправимым горем Господь наградил меня также и счастьем, о каком я не мог даже мечтать, — дав мне Аликc». Жена стала его защитой в той жизни, приближения которой он не хотел и которая все-таки наступила 20 октября 1894 года. Возможно ли было победить страх, уйти от него в семейную жизнь (тем более что от такого страха лекарства не существует)? Кто знает… Но об одном можно судить наверняка — никакой радости от того, что к нему перешла власть над крупнейшей империей мира, Николай II не испытывал. Власть для него была обузой, которую, правда, необходимо было безропотно терпеть. Семейное счастье воспринималось как искупление, награда за понесенные монаршие труды. Исполнение «трудов» предполагало следование политическим курсом отца, разумеется, так, как курс новым монархом был усвоен и определен. Что из этого получилось, показало ближайшее будущее — 1895 год.