Фриц Шахермайр - Александр Македонский

Принимая все это во внимание, мы без труда заметим известный параллелизм, на который исследователи не обращали достаточного внимания. Оказывается, по отношению к переднеазиатским городам Иран в общественном и культурном отношении играл такую же роль сателлита, как Македония в отношении городской культуры греков. Как в Македонии, так и в Иране мы видим простоту и естественность, любовь к охоте, быстрым коням, пирам. Здесь сохранялись рыцарские обычаи, зависимость мелких землевладельцев от крупных, иначе говоря, Иран стоял на ранней архаической ступени общественной жизни. И Иран, и Македония были окружены во многом превосходящими их странами, оказывающим на них влияние городским миром, который достиг исключительно высокого уровня. Но там высокая цивилизация стала уже рутиной и ощущалась некоторая усталость от нее. Так же как и в Элладе, в городах Передней Азии шла ожесточенная борьба за политические идеалы. И там и здесь сельские области отличались необыкновенной жизнестойкостью: ведь они не растратили себя в творческих исканиях и культурной деятельности.

Одним, однако, месопотамская культура отличалась от греческой, а именно отношением к территориальным захватам. Греки привыкли к своей расчлененности на мелкие общины и предпочитали существовать как мелкие государства. Сама мысль о завоевании широких земельных пространств была им чужда. Вавилонянам и ассирийцам, наоборот, было присуще стремление к распространению своей власти на большие пространства, что в конечном счете привело их к мысли о мировом господстве. Конечно, при узости географических представлений того времени не могло быть и речи о завоевании мира. Но непрестанно повторялись попытки объединить всю Переднюю Азию и даже присоединить Египет. Хотя этой цели и не удалось достичь, но стремление к объединению мира отразилось в таких титулах правителей, как «Великий царь», «Царь четырех стран света» и «Царь всего». Если эти титулы и не соответствовали фактическому положению дел, то такого рода притязания говорят сами за себя.

В основе притязаний на мировое господство лежали эгоцентрические претензии завоевателей. Цари стремились захватить мир, чтобы добиться высшей власти, почестей и спокойствия, чтобы прославить собственную корону, династию, наконец, народ; особенно важным считалось подчинить мир своим богам. Именно боги вручали им власть и могущество. Победоносные цари чувствовали себя любимцами богов, их слугами и священнослужителями.

Как бы ожесточенно в течение полутора тысячелетий ни сражались вавилоняне и ассирийцы, в претворении в жизнь своих планов мирового господства они наталкивались на не менее фанатичное сопротивление своих соседей. Городской Восток постепенно растратил в этой борьбе всю свою энергию, точно так же как греки израсходовали свои силы в борьбе между олигархией и демократией. В Элладе это произошло в V–IV вв. до н. э., а в Передней Азии — еще до VII в. до н. э.

Именно поэтому иранцам на двести лет раньше, чем македонянам, предоставилась соблазнительная возможность выступить в качестве свежей, еще не испытавшей себя силы против усталой городской цивилизации. Примерно один и тот же отрезок времени потребовался иранцам и македонянам для достижения успеха. Обе страны на протяжении нескольких поколений были в сфере влияния соседней городской культуры, не утратив при этом сельской самобытности. Обеим удалось настолько отрешиться от старинных традиций, что любая личность, получившая свободу, могла начать действовать в грандиозных масштабах. В обоих случаях ее привлекала возможность завладеть очагами одряхлевшей городской культуры. Именно при таких обстоятельствах вступили на престол: у иранцев — Астиаг, а у македонян — Филипп. Оба пытались вначале решить задачу в умеренных и узких масштабах. Затем в Персии выступил Кир, а в Македонии — Александр: оба устремились к овладению безграничным миром.

Кир, персидский царь из рода Ахеменидов, начал борьбу за господство в мире при следующих предпосылках. Сама идея мирового господства была ему подсказана городами Древнего Востока. Гигантские претензии перса основывались на тех же предпосылках, что и Александра. Последний тоже заимствовал идею мирового господства у персов. Он также хотел использовать слабость великого соседнего царства, ему тоже казалось, что мировое господство соответствует его титаническим силам. В распоряжении обоих правителей были еще не израсходованные силы народа, готового служить их честолюбивым замыслам.

В отличие от Александра у Кира нашлись последователи, и если ему удалось подчинить важнейшие части Азии, то уже Камбиз решил завоевать Африку, а Дарий и Ксеркс — Европу. Всем последовавшим за Киром персидским царям недоставало той силы, которой обладал основатель династии. Поэтому замысел завоевания Карфагена, как и Скифии, Балканского полуострова и Греции, оказался не выполнен. После этого персы ограничили свои притязания. Их империя только называлась «всемирной», а по сути дела это был лишь расширенный восточный мир от Инда и Яксарта до Кирены и Ионии. Внутри этих границ персам удалось добиться того, что оказалось не по силам вавилонянам и ассирийцам: благодаря удачной организации управления нивелировать жизнь подданных. Правда, персы никогда бы не справились с этой задачей одни. Они признали равноправными членами управления родственные народы — иранцев, мидян, гирканцев, ариев, бактров и согдов — и на этой основе сумели удержать созданную ими империю на протяжении двух столетий.

Создатель империи — Дарий I разделил государство на двадцать сатрапий во главе с наместниками (сатрапами). Сатрап располагал широкими финансовыми и судебными полномочиями и командовал войсками своей области. Однако расположенные повсюду имперские гарнизоны и крепости подчинялись непосредственно Великому царю. Наместники имели право чеканить серебряную монету, содержали в своих дворцах свиту и придворных. Хотя сатрапы были обязаны безоговорочно повиноваться приказам царя, но в пределах своей области каждый сам осуществлял гражданскую и военную власть.

От своих вавилонских и ассирийских предшественников Персидская империя отличалась не одной только организацией.

Во-первых, Кир и его преемники завоевывали земли не только ради того, чтобы распространить свою власть на весь мир и подчинить все народы. Ахемениды воспринимали власть и как право творить насилие, и как серьезную обязанность. С точки зрения этой династии существование империи должно быть нравственно оправдано творимым добром. Соответственно требованиям религии Ахеменидов, в которой особенно сильно проявлялось этическое начало, они стремились нести миру благоденствие и процветание. Ахемениды старались убедить подданных в выгоде существования империи и провести их включение в империю как можно безболезненней. Поэтому они способствовали развитию местного права, признали арамейский диалект языком-посредником для всей империи, а египетский и греческий — государственными в соответствующих областях. Повсеместно осуществлялось строительство, развивались земледелие, торговля, улучшались связи между отдельными областями, строились дороги, ремонтировались оросительные сооружения. При этом нельзя забывать о религиозной терпимости Ахеменидов, об их уважении к чужим святыням и жречеству. Первоначально персы намеревались присоединить обе подчиненные ими и стоявшие на высокой ступени культуры страны — Египет и Вавилонию — на основе личной унии. Лишь после того как население этих стран «отблагодарило» их за это непрестанными мятежами, Ахеменидам пришлось перейти к более строгой организации. Больше понимания персы встретили в Сирии, Палестине и Малой Азии. Здесь уже давно привыкли к чужеземному господству и умели ценить преимущество локальной автономии (например, деление на сатрапии).