Патти Смит - Просто дети
Гардероб Сэнди не отличался разнообразием, но она тщательно продумывала свои наряды. У нее было несколько одинаковых черных платьев от Осси Кларка, короля Кингз-роуд. Они походили на черные футболки с круглым вырезом – только изящные, с длинными рукавами и подолом в пол. Эти слегка приталенные платья незамысловатого покроя абсолютно соответствовали индивидуальности Сэнди: я мечтала, что разбогатею и накуплю ей целый шкаф таких платьев.
Я же придумывала себе наряды а-ля статистка из французского кино “новой волны”. Составила несколько ансамблей: например, полосатая блузка с широким воротом “Кармен” и красный шарф, точно у Ива Монтана в “Плате за страх”, или зеленые легинсы с красными балетками, как у битниц с левого берега Сены, или аналог костюма Одри Хепберн в “Забавной мордашке”: длинный черный свитер, черные легинсы, белые носки и черные балетки “Капезио”. Каков бы ни был сценарий, на сборы я тратила минут десять, не больше.
Роберт выбирал одежду так, словно превращал себя в живое произведение искусства. Забивал небольшой косяк, выкуривал и анализировал свой скудный гардероб, одновременно рассматривая аксессуары. Марихуану он приберегал для выходов в свет: она успокаивала его нервы, зато подавляла чувство времени. Было очень смешно, но утомительно дожидаться, пока Роберт решит, сколько именно ключей подвесить на пояс.
Сэнди и Роберта роднило внимание к деталям. Идеальный аксессуар они разыскивали с пылом кладоискателей-эстетов, вдохновлялись творчеством Марселя Дюшана, фотографиями Сесиля Битона, Надара или Хельмута Ньютона. Иногда Сэнди в аналитических целях несколько раз щелкала “Полароидом”, и немедленно начинался диспут “Можно ли считать полароидные снимки искусством?”. Наконец, наступал час шекспировского вопроса: надеть Роберту три ожерелья или не надеть? В итоге оказывалось, что одно ожерелье – это слишком неброско, а два создают ложное впечатление. И вновь разгорался спор: три ожерелья или ни одного? Сэнди понимала, что Роберт решает эстетическое уравнение. Да и я тоже понимала, но для меня главным вопросом было – идти к “Максу” или не идти; когда начинались замысловатые обсуждения всяких тонкостей, я отвлекалась – просто теряла нить, точно обкуренный подросток.
* * *В вечер Хеллоуина, когда дети в пестрых бумажных костюмах, предвкушая удовольствие, перебегали Двадцать третью улицу, я вышла из нашей каморки, одетая в темно-синее платье из “Восточнее рая”, зашагала по белым клеточкам шахматного пола, сбежала вприпрыжку по нескольким маршам лестницы и остановилась у двери нашего нового номера. Бард сдержал обещание – ласково кивнув, положил мне на ладонь ключ от 204-го. Прямо за стеной написал свои последние строки Дилан Томас.
В День Всех Святых мы с Робертом собрали наши скудные пожитки, отнесли в лифт и вышли на третьем. Наш новый номер находился в задней части отеля. Туалет размещался на этаже и давно не ремонтировался. Но в самом номере было очень мило, за окнами виднелись старые кирпичные дома и высокие деревья, растерявшие почти все листья. Двуспальная кровать, раковина с зеркалом, встроенный шкаф без дверцы. Переезд окрылил нас.
Роберт выстроил в ряд под раковиной свои баллончики с краской, а я, порывшись в своей коллекции тканей, завесила шкаф отрезом марокканского шелка. В номере был большой деревянный письменный стол – Роберту для работы. Хорошо, что номер на третьем: я мигом взбегала домой по лестнице вместо того, чтобы ехать на ненавистном лифте. Теперь мне казалось, что холл отеля, где я чувствовала себя как рыба в воде, – продолжение нашей комнаты. Если Роберта не было дома, я усаживалась в холле и преспокойно писала стихи, с удовольствием вслушиваясь в шум вокруг. По холлу сновали другие жильцы, часто говорили мне мимоходом что-нибудь поощрительное. После переезда Роберт почти всю ночь просидел за большим столом, работая над первыми страницами новой книги-раскладушки. Он использовал три мои фотографии из фотоавтомата – я на них в кепке а-ля Маяковский – и окружил марлевыми бабочками и ангелами. Увидев это, я вся разомлела от счастья: как приятно, что мой образ пригодился Роберту для творчества. Я думала, что только благодаря Роберту войду в историю.
Мне наш новый номер подходил больше, чем Роберту. Он отвечал всем моим потребностям, но даже в этом номере мы не могли работать одновременно – тесновато. Поскольку Роберт занял стол, я прикрепила к своей части стены лист атласной бумаги “Арш” и взялась рисовать наш двойной портрет на Кони-Айленде.
Роберт делал эскизы инсталляций, которые не мог воплотить в жизнь, и я чувствовала его досаду. Он переключился на изготовление ожерелий. Его поощрял Брюс Рудоу, считавший, что ожерелья имеют коммерческий потенциал. Роберту всегда нравилось делать ожерелья – сначала для матери, потом для себя. В Бруклине мы с Робертом делали друг дружке особые, все более замысловатые амулеты. В 1017-м номере верхний ящик нашего комода был доверху набит лентами, веревочками, крохотными черепами слоновой кости, бусинами из серебра и цветного стекла, купленными задешево на блошиных рынках и в мексиканских церковных лавках.
Сидя на кровати, мы низали жемчуг, бисер, на который в старые времена выменивали африканских рабов, и лакированные косточки от старых четок. У меня ожерелья получались грубоватые, у Роберта – тонкой работы. Я плела косички из кожи, а он добавлял бусины, перья, узлы и кроличьи лапки. Правда, на кровати работать было неудобно: бусинки терялись в складках одеяла или закатывались между половицами.
Несколько готовых вещей Роберт развесил на стене, остальные – на вешалке с внутренней стороны двери. Брюса ожерелья восхитили, и Роберт стал экспериментировать с новыми замыслами. Подумывал использовать самоцветные бусины, оправлять кроличьи лапки в платину, отливать черепа из серебра и золота. Но пока это было невозможно, мы обходились подручными материалами. Голь на выдумки хитра, а мы были самой настоящей голью перекатной. Роберт виртуозно превращал банальное в божественное. Составные части своих творений он находил в окрестностях – в дешевой галантерее “Лэмстон” напротив отеля и магазине для рыболовов “Кэпитол фишинг” несколькими домами дальше.
В “Кэпитол” стоило покупать плащи-дождевики, бамбуковые удилища или спиннинги “Амбассадер”, но нас интересовали всяческие мелочи. Мы покупали нахлыстовые мушки, блесны с перышками и крохотные свинцовые грузила.
Лучше всего для ожерелий подходили искусственные мухи фирмы “Маски” – всех цветов радуги, пятнистые, белоснежные. Хозяин только вздыхал и вручал нам покупку в бумажном пакетике вроде тех, куда кладут дешевые леденцы. Сразу было видно, что рыбаки из нас никакие, но хозяин нас запомнил и часто продавал со скидкой сломанные блесны с цельными перьями. Однажды он предложил нам подержанную коробку для рыболовных снастей с раскладными полочками: в ней было очень удобно хранить художественные материалы.
