Архимандрит Тихон (Шевкунов) - «Несвятые святые» и другие рассказы
Но конечно же не только этим запоминались выходы Великого Наместника на его любимый балкон. Еще более глубокие ощущения возникали у посетителей монастыря, если они становились свидетелями бесед отца Алипия, когда он, свесившись за перила, вел разговоры с собравшимися внизу людьми.
Балкон был обращен на монастырскую площадь. С него отец наместник мог в погожий денек любоваться своим монастырем, общаться с народом, а заодно и присматривать за порядком.
Внизу на площади сразу собиралась толпа паломников, экскурсантов и жителей Печор. Дискуссии о вере или просто общение с отцом Алипием могли длиться часами. Всякий раз при этом наместник не упускал возможности помочь тем, кто обращался к нему с житейскими просьбами. И хотя тогда действовал категорический запрет на то, что называется церковной благотворительностью, отец Алипий поступал в этом вопросе лишь так, как считал необходимым. Вот что вспоминает архимандрит Нафанаил:
«Отец Алипий всегда помогал нуждающимся, раздавал милостыню, много просящих получали от него помощь. За это немало пришлось ему претерпеть. Отец Алипий защищался словами Священного Писания о необходимости оказывать дела милосердия и утверждал, что дела милосердия не могут быть запрещенными, это неотъемлемая часть жизни Святой Православной Церкви».
А вот воспоминания дьякона Георгия Малкова, тогда молодого филолога, часто приезжавшего в Печоры: «Заповедь о любви к ближнему архимандрит Алипий стремился исполнить в своей собственной жизни. Многие больные, неимущие, а также каким-либо образом материально пострадавшие нередко получали от него посильную, а порой и немалую помощь.
Под балконом его наместничьего дома часто видели калек, убогих, самых разных обойденных судьбой людей. И наместник, несмотря на постоянные запреты властей, помогал им чем мог: кого кормил, кого лечил, кому помогал деньгами, а когда под руками их не было, шутил: "Еще не готовы — сохнут! Приходи-ка, раб Божий, завтра!"
В некоторых случаях размеры помощи были весьма значительными: наместник помогал заново отстроиться погорельцу, а при падеже скота давал денег на покупку коровы. Узнав однажды, что неподалеку, в Изборске, у известного местного художника П. Д. Мельникова по несчастной случайности сгорел дом, он отправил ему довольно крупный по тем временам денежный перевод: «Хоть на первое время».
«Отец Алипий имел удивительный дар слова, — вспоминал отец Нафанаил. — Не раз приходилось слышать от паломников: "Поживем еще недельку, может, услышим проповедь отца Алипия". В своих поучениях он поддерживал унывающих, утешал малодушных: "Братья и сестры, вы слышали призывы об усилении антирелигиозной пропаганды, вы головы не вешайте, не унывайте, это значит — им туго стало"; "Страшное дело — примкнуть к толпе. Сегодня она кричит: „Осанна!" Через четыре дня: „Возьми, возьми, распни Его!" Поэтому там, где неправда, „ура" не кричи, в ладоши не хлопай. А если спросят почему, отвечай: „Потому что у вас неправда". — „А почему?" — „Потому что моя совесть подсказывает". — „Как узнать Иуду?" — „Омочивый руку в солило, тот Меня предаст", — сказал Спаситель на Тайной Вечери. Ученик дерзкий, который хочет сравняться с учителем, с начальником, занять первое место, первым взяться за графин. Старшие еще не завтракали, а малыш уже облизывается, уже наелся. Растет будущий Иуда. На двенадцать — один Иуда. Если старшие не сели за стол, и ты не садись. Сели старшие, садись по молитве и ты. Старшие не взяли ложку, не бери и ты. Старшие взяли ложку, тогда возьми и ты. Старшие начали кушать, тогда начинай и ты"».
Но не все беседы у балкона были столь мирными и умилительными.
Как-то Псковскую область посетила сановная и очень влиятельная дама — министр культуры Фурцева со свитой столичных и областных чиновников. От этой дамы в те годы трепетали многие, и не только деятели культуры. Как водится, ей устроили посещение Псково-Печерского монастыря. Но отец Алипий, зная о ее деятельности от своих друзей-художников и о патологической ненависти министерши к Церкви, даже не вышел ее встречать — экскурсию провел отец Нафанаил.
Высокая делегация уже направлялась к выходу, когда Фурцева увидела наместника, стоявшего на балконе и беседовавшего с собравшимися внизу людьми. Дама решила проучить этого, дерзнувшего не выйти ей навстречу монаха. А заодно — и преподать областному руководству наглядный урок, как следует решительно проводить в дело политику партии и правительства в области противодействия религиозному дурману. Подойдя поближе, она, перебивая всех, крикнула:
— Иван Михайлович! А можно задать вам вопрос?
Отец Алипий досадливо посмотрел на нее, но все же ответил:
— Ну что ж, спрашивайте.
— Скажите, как вы, образованный человек, художник, могли оказаться здесь, в компании этих мракобесов?
Отец Алипий был весьма терпелив. Но когда при нем начинали оскорблять монахов, он никогда не оставлял этого без ответа.
— Почему я здесь? — переспросил отец Алипий. И взглянул на сановную гостью так, как когда-то всматривался в прицел орудия гвардии рядовой артиллерист Иван Воронов. — Хорошо, я расскажу… Вы слышали, что я на войне был?
— Ну, положим, слышала.
— Слышали, что я до Берлина дошел? — снова спросил отец наместник.
— И об этом мне рассказывали. Хотя не понимаю, какое это имеет отношение к моему вопросу. Тем более удивительно, что вы, советский человек, пройдя войну…
— Так вот, — неспешно продолжал отец наместник. — Дело в том, что мне под Берлином… оторвало… (здесь Иван Михайлович Воронов высказался до чрезвычайности грубо). Так что ничего не оставалось, как только уйти в монастырь.
После повисшей страшной тишины раздался женский визг, потом негодующие восклицания, крики, угрозы, и члены делегации во главе с важной дамой понеслись по направлению к монастырским воротам.
Через час наместника уже вызывали в Москву. На сей раз дело пахло нешуточными проблемами. Но на все вопросы отец Алипий спокойно и обстоятельно отвечал:
— Мне был задан конкретный вопрос. И я на него так же конкретно и доступно — чтобы наша гостья наверняка поняла — дал ответ.
Так или иначе, но на сей раз все обошлось. Это был единственный случай, когда отец Алипий счел возможным употребить подобное оружие.
Этот знаменитый и, мягко говоря, нетривиальный ответ в дальнейшем стал причиной разного рода сплетен и догадок. Савва Ямщиков, известный реставратор и искусствовед, пользовавшийся добрым расположением отца Алипия, рассказывал:
«Меня спрашивали: почему такой красивый мужчина ушел в монастырь? Вот, говорят, он был тяжело ранен, потерял возможность продолжения рода… Как-то он сам коснулся этой темы и сказал мне: "Савва, это все разговоры пустые. Просто война была такой чудовищной, такой страшной, что я дал слово Богу: если в этой страшной битве выживу, то обязательно уйду в монастырь. Представьте себе: идет жестокий бой, на нашу передовую лезут, сминая все на своем пути, немецкие танки, и вот в этом кромешном аду я вдруг вижу, как наш батальонный комиссар сорвал с головы каску, рухнул на колени и стал… молиться. Да-да, плача, он бормотал полузабытые с детства слова молитвы, прося у Всевышнего, Которого он еще вчера третировал, пощады и спасения. И понял я тогда: у каждого человека в душе Бог, к Которому он когда-нибудь да придет…"»
