Борис Джонсон - Фактор Черчилля. Как один человек изменил историю
Как это часто случалось в то время, Черчилль находился во Франции, остановившись в замке Вершок. У него имелся убедительный повод для пребывания там, ведь он был министром вооружений и мог лично следить за их распределением. Но скорее всего, он просто не мог находиться вдалеке от центра событий. Он направлялся в штаб 4-й армии и проехал мимо пяти тысяч пленных немцев: их взгляды были отсутствующими из-за потрясения, головы поникшими, их кожа все еще в копоти взрывчатых веществ. Черчилль заметил, что он «не мог воздержаться от сочувствия им в их незавидном положении. Они прошли многие мили через поле сражения без пищи и отдыха, а до того им пришлось пережить все ужасы боя».
Эта жалость несколько удивляет. Да, британские успехи были замечательными, но тогда, в августе 1918-го, никто не мог сказать, что у них будет решающее значение. Ранее Черчилль мрачно воспринимал перспективы войны и предсказывал, что она не закончится до 1919 г. Немцы все еще могли наносить ощутимые удары по британским войскам. Действительно, они этим и занимались вплоть до финального свистка.
Так что вид множества побежденных и плененных вражеских солдат должен был наполнить Черчилля приятным возбуждением, свирепым удовольствием от того, что бошам приходится драпать. Но он, наоборот, сочувствовал их несчастью. Вскоре стало понятно, что надежды британцев не обмануты, Германия действительно проигрывала войну. И также стало ясно, что Черчилль заметно отличался от многих политиков меньшего масштаба.
Черчилль был радикально немстителен. Когда они были мелочны, он был великодушен; когда они требовали возмездия, он был миролюбив. В ноябре 1918 г., в одиннадцатый день одиннадцатого месяца, немцы подписали соглашение о прекращении военных действий. В их стране воцарился хаос. Кайзер бежал, свирепствовала эпидемия гриппа, коммунистические восстания парализовывали города – и огромные массы населения голодали, в том числе из-за британской блокады немецких портов.
Одним ноябрьским вечером Черчилль обедал в Лондоне вместе с друзьями – генеральным атторнеем Ф. Е. Смитом и премьер-министром Ллойд Джорджем. До них дошли вести о голоде у немцев. Ллойд Джордж хотел, чтобы бывший неприятель страдал, а Черчилль заявил, что нужно немедленно послать двенадцать кораблей с продовольствием.
Ллойд Джордж сказал, что следует расстрелять кайзера. Черчилль был против этого. Четыре месяца спустя, в 1919 г., положение в Германии стало еще хуже – и Черчилль выразил негодование в палате общин из-за того, что голод стал оружием против женщин, детей и стариков. Он хотел, чтобы блокада была снята как можно скорее и чтобы с Германией был заключен мир.
Наконец условия Версальского договора были согласованы, и Германия оказалась под бременем огромных репараций, которые она была не в состоянии выплатить. Черчилль считал творившееся безрассудством и решительно не сходился в этом вопросе с Ллойд Джорджем и с американским президентом Вудро Вильсоном. Условия договора были слишком жесткими. Позднее Черчилль сказал: «Экономические статьи Версальского договора были зловредны и глупы до такой степени, что они стали явно бесполезными». Это не только свидетельствует о даре предвидения Черчилля, но и немало говорит нам о его характере.
В предисловии к своей истории Второй мировой войны Черчилль делится собственным знаменитым принципом, который гласит, что нация должна выказывать «в войне – решимость, в поражении – вызов, в победе – великодушие, в мире – благожелательность». Это не просто слова. Он действительно был таким. Одно из самых заметных клеветнических обвинений, направленных против Черчилля, состоит в том, что он был слишком воинствен, агрессивен, va-t-en guerre[57], что он почти буквально фыркал, с шумом втягивал воздух, вращал глазами, бил по земле подобно ретивому коню всякий раз, когда появлялся шанс заварушки.
Довольно легко понять, почему делается такое обвинение. Зажмурьте глаза и окиньте мысленным взором по-настоящему крупные события первой половины XX в. – это время можно было бы назвать эпохой Черчилля. В ней доминировали Первая и Вторая мировые войны, самые постыдные и разрушительные конфликты, в которые ввязалось человечество. Первая мировая война унесла жизни 37 миллионов человек по всей Земле, включая около миллиона британцев. Поколение талантливых молодых людей было уничтожено на полях Фландрии – многие из них превратились в пыль, останки других покоятся в гигантских оссуариях наподобие верденского.
Во Второй мировой войне было убито еще больше – 60 миллионов, Британия потеряла полмиллиона человек. Страна была физически и эмоционально контужена. Национальное богатство уменьшилось на четверть. Глядя на масштаб этих катастроф, вы сразу же спрашиваете себя, кто тогда стоял у штурвала. Это был Черчилль, причем он влиял на управление страной не только во время одного конфликта, но во время обоих. Многие в наши дни уже не помнят, насколько всеобъемлющим было его влияние. События тех лет все дальше отступают в прошлое, и порою кажется, что две войны сливаются в одну, ведь они совпадали в пространстве, протекали схожим образом, были вызваны родственными причинами, и – в случае Британии – на вершине власти оказывалась одна и та же личность. На протяжении одиннадцати лет бойни Черчилль формировал политический и военный интеллект нации, которая начала столетие как ведущая военная держава, но завершила Вторую мировую войну с безжалостным преуменьшением почти всего, за исключением репутации премьер-министра. Черчилль был тем, кто подготавливал флот к Первой мировой войне, он дал начало и способствовал дальнейшему развитию единственного оригинального стратегического вклада Британии (который привел к последующей катастрофе). Мера его личного руководства боевыми действиями во время Второй мировой войны кажется немыслимой в наши дни.
Он был военачальником, и упрек состоит в том, что он также являлся разжигателем войны – тем, кто настолько наслаждался войной, что умышленно спровоцировал конфликт, сделавший его знаменитым. Таким подозрением поделилась жена одного из консерваторов, когда написала, что он был другим Герингом, движимым жаждой крови. В этом же состояло опасение консервативного парламентария, который написал в 1934 г., что он был исключительной личностью – «человеком с таким влиянием, что он представляет определенную угрозу для мирного решения многих проблем, стоящих перед страной».
Сегодня мы считаем его олицетворением моральной правоты – человеком, у которого было достаточно мужества, чтобы противостоять тирании и при этом оставаться благодушным, человечным, демократичным, румяным, добросердечным, а также избегать крайностей, как должно англичанину. В общих чертах это правильно, но в преддверии войны многим казалось, что он источал темную харизму, сатанинский оптимизм, связанный с возможностями насилия, и даже сегодня есть те, кто полагает, что под его доброжелательным внешним обликом скрывалась отметина Дарта Вейдера – и, возможно, даже самого императора Палпатина.
Не так давно в списке бестселлеров The New York Times фигурировала любопытная диатриба Патрика Бьюкенена, в которой он обвинял Черчилля в «жажде войны» в 1914 г. и аргументировал (если можно употребить это слово), что Британии в 1939 г. следовало стоять в стороне и просто наблюдать, как Германия порабощает континентальную Европу. Бьюкенен заявил, что Черчилль превосходил в милитаризме кайзера и любого из его щелкающих каблуками юнкеров, добавив (наверное, правильно), что к 1914 г. «Черчилль видел больше войн, чем любой солдат немецкой армии».
Или ознакомьтесь с воззрениями другого палеоконсерватора, сэра Перегрина Ворсторна, бывшего редактора The Sunday Telegraph, который недавно написал: «Не так часто бывают государственные деятели, столь же умелые в восхвалении войны и столь же непристойно рвущиеся повоевать, как Уинстон Черчилль. Все его работы наполнены любовью к войне, в них приукрашивается ее слава и преуменьшаются ее ужасы». Сэр Перегрин достоин уважения, он сражался во время Второй мировой войны. Но, боюсь, его взгляды не соответствуют действительности или сложности характера Черчилля.
Соглашусь, его возбуждала война. У него была естественная эмоциональная и романтическая реакция на драму, масштабность событий. Во время выступления сэра Эдуарда Грея в палате общин 3 августа 1914 г. – накануне Первой мировой войны, когда «по всей Европе гасли огни», – Черчилль рыдал. Премьер-министр Асквит заметил его настроение с некоторым неодобрением: «Уинстон Черчилль уже нанес боевую раскраску и стремится к морским сражениям… все это переполняет меня печалью». Жена Асквита Марго была чуть снисходительнее: «Уинстон, мечтая о войне, страстно желает оказаться в окопах, он вдохновлен, бодр и даже счастлив. Он прирожденный солдат». Черчилль даже проговорился Марго, что находит войну «восхитительной», но тут же попросил ее не повторять этого замечания. Еще он сказал, что мир – последнее, за что надо молиться. Многие другие отмечали его энергию, оживленность, целеустремленный блеск в глазах.
