Дмитрий Собына - Непокоренный «Беркут»
– Ну, как, впечатляет? – спросил он, кивая головой в сторону горящих автобусов.
– Скорее шокирует – так, наверное, правильнее будет сказать, что чувствуешь. По телевизору таких эмоций это все не вызывает.
– Через телевизор ты простой статист, а здесь ты участник.
– Вань, знаешь, я, наверное, предпочел бы, чтобы с той стороны было побольше статистов и поменьше участников.
Бойцы весело засмеялись. Первоначальное напряжение понемногу спадало. Стоя в строю, милиционеры переговаривались между собой, с тоской смотря на догорающую технику и сходились во мнении, что сегодня майдан зачищать не будут. Там, на верху, опять чего-то испугавшись, начали искать компромиссы, тем самым разрешая здесь боевикам бесчинствовать и безнаказанно вытворять все, что им заблагорассудится. Командиров собрали на совещание и милиционеры, мающиеся в строю от безделья, пытались скоротать время в разговорах.
– Братан, а вы давно здесь?
Иван повернул голову на голос и увидел, что возле него Леха Каустович пытается завести разговор с коллегой из другого подразделения, стоящего возле них. Боец, к которому обращался Леха, никак не реагировал на его слова, продолжая безучастно смотреть на пылающую технику.
– Не трогай его. У него сегодня другу молотком руку перебили, здесь на Грушевского. Ему тоже нормально досталось, отказался в больницу ехать, – вмешался в разговор боец, стоящий перед молчаливым спецназовцем. Иван подошел к общающимся между собой «беркутам».
– Еще кто-то из ваших сегодня пострадал? – спросил он у бойца.
– Восемь человек в госпиталь забрали. Трое в тяжелом состоянии, еще одного майдановцы захватили, – делился информацией словоохотливый товарищ.
– Как захватили майдановцы? Вы что, назад отбить не могли? – возмутился Леха.
– Что ты на пацана напал, может и не смогли, – заступился Иван за бойца.
– Расскажи, как все произошло. Кстати меня Иваном зовут, – протянул он руку.
– Серега.
– Леха. – Каустович тоже пожал руку Сергея. Боец вздохнул, посмотрел на товарищей, стоящих рядом. Было видно, что рассказывать о произошедшем у него большого желания нет.
– Есть сигаретка? – спросил он.
– Держи, – Леха протянул «Винстон».
Серега сделал глубокую затяжку, с наслаждением выпустил дым и, придвинувшись поближе, нехотя, почти шепотом начал рассказ.
– Командир наш решил понтануться, когда митингующие полезли, приказал создать группы изъятия и выдергивать наиболее активных радикалов, не учел одного, что это не показуха по плану «Волна». Один раз нормально прошло, выскочили, пугнули, но никого не притащили. Командир сказал: «Нужны задержанные». Несколько бойцов увлеклись и погнались за майдановцами, влетели в засаду. Пока отбивались, пытаясь вырваться, одного трубой навернули и в толпу затащили. Остальных били чем попало: молотками, трубами, битами, это мы их резиновыми палками, еле вырвались. Товарищу его, – кивнул в сторону стоящего, как статуя бойца Сергей, – руку молотком перебили. Еще несколько человек брусчаткой побило, она здесь поначалу дождем сыпалась.
– Что же теперь с вашим братаном у этих отморозков будет? – спросил Леха.
– Его уже освободили, в госпитале лежит, черепно-мозговая, нос сломали и бедро шилом потыкали, – наконец высказался до этого стоявший как истукан боец.
– Ну, слава Богу, хоть живой, – облегченно выдохнул Леха.
– Говорят, Захарченко лично позвонил лидерам майдана и пообещал Дом профсоюзов, где пацана держали, по кирпичикам разобрать, если бойца не вернут, – негромко сообщил Серега.
– Ты понял, ублюдки, шилом пацана потыкали, – возмущался Иван.
Возле строя появился Силенков.
– Олег Викторович, что слышно? – задал кто-то вопрос из строя.
– Ничего. Уходим! Кругом!
Нестройной толпой милиционеры пошли назад в сторону Кабмина, по дороге к ним присоединился и командир. Поднявшись наверх, милиционеры зашли в парк и спустились на угол арки стадиона «Динамо». Здесь столкновения с радикалами не утихали ни на минуту. Прячась за сгоревшей техникой и за стенами арки, боевики старались подкрасться как можно ближе, чтобы бросить кусок брусчатки или бутылку с зажигательной смесью в стоящих плотной стеной вэвэшников. Им отвечали резиновыми пулями и газовыми гранатами, не давая возможности безнаказанно бить и калечить милиционеров. Иван вместе с товарищами поднялся на бугор, откуда открывался прекрасный вид на все происходящее. Камни сюда не долетали, а растущие деревья прикрывали от прилетающих фейерверков, которые, застревая в ветках, падали на головы стоящим бойцам уже полупотухшими искрами. С холма было видно все, что происходило за сгоревшей техникой. Основная масса майдановцев стояла в отдалении, куда не долетали ни камни, ни резиновые пули, советами и криками поддержки помогали наиболее активным радикалам. Для тех же, кто с упоением бросал камни в милицию, все происходящее было игрой «в войнушку», только вместо пистолетов с пистонами и автоматов с мигающими лампочками, были бутылки с «коктейлями Молотова» и расколотая брусчатка. Не имея возможности прекратить «игры взрослых детей», бойцы с сожалением наблюдали, как радикалы выдумывали все новые и новые способы, стараясь подобраться поближе к шеренгам солдат и бросить камень или горящую бутылку. Каким безумным воем счастья оглашалась толпа, когда щиты вэвэшников вспыхивали от удачно брошенного огненного снаряда, и довольные радикалы прыгали, размахивая руками, обнимались, поздравляя друг друга. Создавалось впечатление, что они только что провели удачную атаку на ворота противника, забив очередной гол, а не покалечили восемнадцатилетнего парня, выполняющего свой долг, обрекая его не одни сутки стонать и мучиться от ожогов. Если бы не спецназовцы с помповыми ружьями, периодически отстреливающие резиновыми пулями наиболее наглых боевиков, давая им понять, что это не компьютерные игры и здесь все по-настоящему, и боль тоже, шеренги вэвэшников уже могли значительно поредеть. Поначалу бойцы, не выдержав, хватали камни или не разбившиеся бутылки с горючей смесью и бросали их в ответ, но скоро убедились, что из-за расстояния брошенные снаряды редко достигают цели, прекратили огрызаться. Иногда кто-то, не выдержав, выбежав за строй солдат, бросал несколько булыжников и торопился назад, опасаясь получить камнем.
– Сука, б…ть, не могу на это смотреть, – психанул Коля Линенко после очередного удачного броска одного из боевиков и радостных криков фанатов. Отдав бушлат Максиму Краховетскому, побежал вниз мстить за товарищей.
– Бестолковое занятие, – прокомментировал его поступок Иван, растирающий плечо. – Только плечо потянул. Они сейчас приспособились бутылки издалека бросать. На длинную палку прибивают обрезанную баклажку, один в нее кладет бутылку с зажженным фитилем, а другой бросает с помощью палки, – объяснял он новое изобретение активистов Гене, по дороге к небольшому костру, который бойцы развели недалеко от передовой.
– Их энергию, да в мирное русло, – пошутил, смеясь Гена. Он выставил ногу подошвой к огню.
– Берцы осенние, пальцев на ноге уже не чувствую, – ответил Находько на возмущенные взгляды товарищей.
Иван тоже протянул руки, ощущая, как приятное тепло от огня отогревает задубевшие пальцы. Места всем у небольшого костра не хватало, поэтому приходилось греться по очереди. Тот, кто немного оттаивал, отходил в сторону, уступая место товарищу.
– Может еще костер разжечь? – предложил Леха Каустович.
– Давай, а из чего? Мы здесь поблизости все палки пособирали. Дров нет, – разрушил идею Миша Ахтыркин.
– Пустите погреться, – к костру в грязных штанах, со скрюченными руками, протискивался Линенко. – Ух! Рук вообще не чувствую.
– А перчатки твои где? – поинтересовался Иван, он уже отогрелся, поэтому немного подвинулся, уступая кусочек места.
– Потерял где-то. Из кармана выпали, – беспечно ответил Николай, засовывая руки в огонь.
– Руки спалишь. Чем тогда камни кидать будешь?
– Не спалю. Ох, классно, начал пальцы чувствовать. Ай, блин! – вскрикнул Николай после того, как Миша подбросил веток в костер, подняв целый рой горячих искр, попавших на руки бойца.
– Ну, теперь точно знаем, что пальцы ты, Рыжий, себе не отморозил, раз кричишь, – с улыбкой поддел товарища Миша.
От тепла костра Ивана разморило, куда и делась злость и агрессия, которая была в нем совсем недавно. Нервное напряжение постепенно спадало, уступая место расслабленности и апатичности. Глаза начали слипаться, потянуло в сон. Набрав в пригоршни холодного снега, Иван протер лицо.
– Что, засыпаешь? – спросил Гена, широко зевая.
– Ага, что-то в сон клонит.
– У меня самого глаза слипаются. Уже можно и в автобус возвращаться, все равно бестолково стоим.
К костру, громко смеясь, подошли Американец вместе с Виталиком Красилюком – милиционером второй роты. Худой, жилистый, поджарый, как гончая, Виталик был в подразделении одним из лучших бегунов и не раз выступал за сборную УВД, завоевывая первые места. Худоба его была обманчива, в драке он был резкий и непредсказуемый, нанося хлесткие удары, сыпавшиеся на соперника один за другим, заставляли того уходить в глухую оборону, и уже не один противник поплатился, недооценив Красилюка. По жизни Виталик был веселый и жизнерадостный оптимист, всегда находил что-то светлое в самых мрачных обстоятельствах жизни и верил в успех. Своим оптимизмом заряжал всех вокруг себя, а еще когда он выдавал перлы на суржике – смеси русского и украинского языков: «Я у клуби усе ганяв. Бью аж быкы рыгають», даже у самых суровых бойцов появлялась улыбка. На День милиции он получил долгожданного прапорщика, и новенькие звездочки блестели, отражая отблески огня.
